28 марта 1981 года в обычной городской больнице, где даже анальгин нужно было выпрашивать, скончался писатель Юрий Трифонов.
Остались его книги, а в доме, который стал известен всему миру по названию его повести «Дом на набережной», в седьмом подъезде за дверью с кодовым замком, возле электрического щитка, напротив лифта висит мемориальная доска. Скромная металлическая пластина с портретом и датами. Точно такими досками музей Дома на набережной почтил память и других знаменитых жильцов.
На гранитную, такую, какими сплошь увешаны стены дома-крепости, Трифонов «не потянул». Как «не потянул» в 1981 году на достаточно оснащенную спецбольницу. Он умер, как умирают простые люди, с достоинством перенеся и страдания жизни, и страдания смерти.
Иногда, дождавшись, когда кто-то из жильцов откроет дверь, я прохожу в седьмой подъезд, чтобы положить цветы, и будто слышу его медленный глуховатый голос (такое со мной случается нередко).
Он говорит примерно вот что: «Да ты не огорчайся! Это как раз по мне. Скоро мне на лоб приклеят объявление, что горячая вода будет отключена на месяц, а на губы – предложение об обмене. Я включусь в другую жизнь, ведь у меня теперь есть и Время и Место».
После долгого перерыва на прилавках книжных магазинов снова появились «Московские повести».
Его Время и Место в литературе не исчезли.
Поэтому мне кажется, что нынешнему читателю интересно знать, как прожил жизнь этот писатель, Юрий Трифонов, рожденный в двадцать пятом…
Он очень любил одно из стихотворений Некрасова, и я хочу процитировать несколько строк оттуда в своем предисловии к публикации его дневников и рабочих тетрадей. Беру с книжной полки издание «Академия» 1937 года. Страница 179 второго тома отмечена, теперь навсегда, тоненькой голубой ленточкой-закладкой.
На всех, рожденных в двадцать пятом
Году и около того,
Отяготел тяжелый фатум:
Не выйти нам из-под него…
Юрий Трифонов победил фатум, но умер в неполные пятьдесят шесть.
В архиве Юрия Валентиновича есть выписки из дневников его дяди Павла Лурье,[1] родившегося в 1903 году в Санкт-Петербурге. Павел был удивительным человеком. Дневник вел чуть ли не с десяти лет. Его дневниковые записи семнадцатого, восемнадцатого и далее годов – достоверное свидетельство событий исторических.
А вот записи, сделанные «до Революции», это, пожалуй, начало романа – романа трагического и одновременно светлого, потому что роман был не только о подготовке Революции, о ее людях, но и о страстях, которые терзали этих людей, – совсем не революционных страстях. Страсти эти делали одних безгранично счастливыми, других – безгранично несчастными.
Все это имеет отношение к семье моего мужа, поэтому я позволю себе лишь самый скупой комментарий.
О любви своего отца и своей матери, мне кажется, Юрий Валентинович написал в романе «Старик». Думаю, что не ошиблась, потому что, когда однажды я сказала, что для меня эта книга прежде всего – роман о великой любви, у Юрия Валентиновича просветлело лицо.
Итак, несколько отрывков из дневников гимназиста Павла Лурье.
Красивая молодая женщина Татьяна Александровна Лурье-Словатинская[2] живет со своими детьми от первого брака Павлом и Женичкой[3] на даче в Сиверской под Питером. Вместе с ними живет и ее гражданский муж – Валентин Андреевич Трифонов.[4] Павел бесконечно предан В. А. Каждое второе слово в дневнике о нем.
Павел рассказывает, как гимназисты пошли в лазарет на 22 Линию Васильевского Острова. У каждого был бумажный мешочек, в нем – булка, два яблока, папиросы, пакетик чая, три куска сахара, две конфеты.
«Мы пошли на пятый этаж. Там все легкораненые, большинство из-под Сувалок».
И вот один из раненых дает ему свои записки о сражении, в котором он участвовал.
