Был октябрь. Начался отопительный сезон, в квартире пылали батареи, а она мерзла. Просто зуб на зуб не попадал. Еще недавно она спала в обнимку с Денисом, прижимаясь к нему всем телом, но вот уже неделю как ей приходилось спать одной на широкой кровати. Она вертелась всю ночь, пытаясь найти положение, которое помогло бы ей заснуть, но оно не находилось. То подушка казалась слишком мягкой и плоской, и тогда ей представлялось, что она продавливает ее своей слишком тяжелой головой, то одеяло – пуховое – становилось слишком легким, холодным. «Мне надо научиться спать одной», – твердила она себе, включая посреди ночи лампу, подкладывая под подушку мягкий валик и натягивая повыше второе одеяло. Надо научиться, но – пока что не получалось. Словно от нее отрезали половину. Половину Вероники отсекли, и оставшаяся часть истекала кровью и одиночеством.
Еще появилась у нее нехорошая привычка курить ночью. Вероника вставала, набрасывала теплый халат и отправлялась на кухню, наливала себе горячего чаю и закуривала сигарету. А что было делать? Бессонница – злая и опасная штука. Она выпивает из тебя все силы, оставляя лишь пустоту и горечь от осознания собственного бессилия перед сложившимися обстоятельствами.
Два года тому назад, когда она приняла решение выйти замуж за Дениса, разве могла она предположить, что не их личные отношения, а существование на белом свете Макса и его конфликт с отчимом могут повлиять на брак? Что неприязненные отношения обоих мужчин, как она их называла (хотя Максу было всего четырнадцать), отравят их любовь и заставят Дениса бросить ее и уйти.
Понятное дело: перед тем как выйти замуж, она разговаривала с сыном, советовалась с ним, говорила, что никогда не причинит ему боль своим замужеством, если он только не захочет этого, и Макс, тогда еще двенадцатилетний, совсем мальчишка, никогда не видевший своего настоящего отца, успокоил ее, сказав, что совсем даже и не против, что дядя Денис будет жить вместе с ними. Мол, это даже «прикольно». У них могут быть общие интересы: компьютерные игры, походы в пиццерию, в цирк, который Макс так любит. Словом, он воспринял замужество матери вполне нормально, даже как-то не по-детски спокойно и мудро. «Главное, – сказал он, обнимая ее, – чтобы у тебя, мамочка, было все пучком. Чтобы ты была счастлива». Сейчас, вспоминая это, она не может не плакать. Ей кажется это несправедливым, жестоким, что все случилось именно так! Тем более что начиналось все очень даже хорошо.
Денис сразу же подружился с Максом, дарил ему дорогие подарки, вечерами играл вместе с ним в его игры, возился с его уроками, они вместе ходили на футбол, в пиццерию, да и вообще они довольно-таки много времени проводили вместе, привыкая друг к другу, стараясь найти друг в друге все самое хорошее.
И так было до тех пор, пока Денис как-то раз, когда они были с Вероникой вдвоем, не спросил ее, почему Макс ест котлеты без гарнира.
– Ну, не знаю, – ответила она, смущаясь. – Просто ему не нравится гарнир. Если есть салат, он положит себе немного… А что, Денис?
– Да нет, ничего… Забудь. И вообще – извини… Пожалуйста, не подумай, что мне для твоего сына жалко котлет… Это другое… Не знаю, как сказать.
* * *
Лариса, подруга, с которой Вероника поделилась этим эпизодом, прокомментировала все очень просто и по-житейски:
– Он не жмот, твой Денис. Это понятно. Иначе не купил бы тебе прекрасный «Форд», не стал бы заваливать твоего Макса такими подарками… Здесь что-то другое. Просто он воспитан традиционно, понимаешь? И ему мама на тарелку вместе с котлетами накладывала гречневую кашу или пюре, и это тоже нормально. Возможно, его семья жила скромно, и его мама считала, что дешевле было бы съесть две котлеты и пюре, чем пять котлет, к примеру, чтобы наесться досыта… У него это с детства, от его воспитания идет, в крови это у него, вот почему он так смутился после того, как ты спросила, какая ему разница, с чем Макс ест свои котлеты…
