Просыпаюсь от звука сработавшего
таймера духовки. Неужели опять уснула? В последнее время это со
мной случается, стоит только присесть на диван.
Всё-таки беременность в тридцать
девять лет – совсем не то же самое, что в восемнадцать. Когда я
носила свою старшую дочь, то бегала до самых родов, как заяц из
рекламы батареек.
Неуклюже переваливаюсь, чтобы сесть
в мягких подушках, а потом встать на ноги. Я на седьмом месяце, а
живот уже такой, будто скоро рожать.
Если прямо сейчас не вытащу сливовый
пирог из духовки, то он сгорит, и все мои труды пойдут
насмарку.
Ставлю на стол силиконовую форму и с
чувством удовлетворения давлю пальцем на слегка подрумяненную
меренговую корочку. Идеальный хруст.
Запах карамелизированных слив
приятно щекотит ноздри. Сейчас заварю себе чай и съем кусочек.
В голову приходит мысль, что я
сегодня похожа на безупречную домохозяйку с американских рекламных
плакатов пятидесятых годов прошлого века. Идеально прибранный дом.
На столе горячий пирог, на который потрачено три часа. И я сама в
аккуратном платье и даже с укладкой.
Ходила утром на встречу с подругами,
одна из которых ляпнула в прошлый раз, что беременность в моём
возрасте – это крест на себе и страшная дурость. Так что хотелось
выглядеть шикарно ей назло.
Девочки – такие девочки. Я знаю, что
на самом деле Надя, та самая подруга, так не считает. Просто её
недавно бросил муж, и чужое счастье ей поперёк горла. Ну и я,
наверно, не лучше. Специально принарядилась сегодня, даже нитку
жемчуга на шею повесила, чтобы Надя видела, какая я, по сравнению с
ней, благополучная и довольная этой самой беременностью в тридцать
девять лет. Задели меня её слова.
Теперь мне немного стыдно. Я кажусь
сама себе лицемеркой.
Кидаю взгляд на семейное фото,
висящее на стене. На нём муж обнимает за плечи меня и Лиду, нашу
дочь. Она уже совсем взрослая - скоро двадцать лет исполнится.
Уехала в другой город учиться в институте. Даже не верится, что
время пролетело так быстро.
Девятнадцать лет у нас с Мишей не
получалось завести второго ребёнка. И я уже смирилась с тем, что в
следующий раз подержу на руках младенца, когда Лида родит нам
внука. Но вышло иначе.
До сих пор боюсь проснуться и
обнаружить, что это сон - настолько не верится, что, наконец,
получилось.
В дверь звонят, и я удивлённо смотрю
на часы. Всего-то пять вечера. Миша обычно возвращается не раньше
восьми.
Облизываю палец, к которому прилипли
сладкие крошки, и утиной походкой иду к двери.
Через глазок вижу смутно знакомую
женщину. Молодая, смазливая и рыженькая. Может, подруга Лиды?
- Вера Леонидовна, мне нужно с вами
поговорить, - доносится до меня голос незваной гостьи из-за
двери.
Интересно, о чём?
Поворачиваю замок и открываю дверь.
Где же я всё-таки её видела?
Девушка выглядит взволнованной и
решительной. Плотно сжимает подведённые помадой губы. Серо-зелёные
глаза враждебно блестят.
В животе комом переворачивается
нехорошее предчувствие. Похоже, разговор будет не из приятных.
Я жду, что гостья начнёт говорить о
том, зачем явилась на мой порог, но она лишь оторопело молчит.
Смотрит на меня во все глаза и, кажется, даже собирается
заплакать.
- Простите, не могу вспомнить ваше
имя, - я ёжусь от холода. На дворе осень. Позвонившая в дверь
женщина, стоит в пальто, и моё платье не спасает от залетающего с
улицы ветра.
- Юля, - подсказывает гостья.
Я понимаю, что она таращится на мой
живот. Просто глаз с него не сводит.
Становится как-то неприятно, и я
кладу руку на свой беременный живот в защитном жесте.
- Так вот почему он от вас не
уходит, - говорит эта Юля, не поднимая взгляда.
Нехорошее предчувствие превращается
в тошноту, подступающую к самому горлу.
