1 Бхарата
Тринадцатый бактун, начавшийся 11 августа 3114 года до нашей эры, уже не раз безумно порывался в бездну, а в католическое Рождества 2012 года захотел сгореть, как феерверк.
Поэтому, сведующие люди спешили. Они закололи черного козла, как самое сладострастное из животных, принесли его в жертву, разделили между собой жертвенные остатки и тихо смотрели, как догорающий огонь играет своими отблесками. Вдруг перед ними, как из под земли, появился нищенствующий мальчишка: оборванный, вонючий и грязный. Видимо пролез в щель забора.
– Дайте поесть, дайте поесть…, – как в бреду тараторил он, нарушая торжественное молчание, и, если бы не зловонье, от него исходящее, Шакуни смог бы стерпеть дольше.
– Дайте поесть, дайте поесть…, – и в Шакуни проснулась злость:
– Еще чего! Не видишь, жертвенные остатки уже розданы! Пошел вон!
– Тебе что, умыться лень?! – кричал он, – Ты такой страшный и воняешь… Еда убежит от тебя!… Питайся помоями!
– Или откуси у пса болтающуюся часть!.. – ухмыльнулся кто -то и пояснил,– Кажется, я видел его бегающего на четвереньках с бездомными сучками.
– Иди, иди! – приказал другой, – Еда отягощает!
Но нищий не уходил. Он шатался от голода, и не мог сделать и шага не – послушными ватными ногами.
– Да мы сейчас тебя самого принесем в жертву! – раздались угрожающие голоса и
было не понятно, шутят или нет?
Завыли собаки, и Шакуни уже вполне серьезно предложил оборванцу:
– Давай бросим кости! Я поставлю на кон свою долю остатков, а ты, если проиграешь, взойдешь на костер!
Тот вытер слезы и слабо кивнул.
Кинули игральные кости… Даже пока они не упали, всем было ясно, кто выйграл.
– Фу, как же он смердит! – сморщив нос, произнес кто-то, – Он не пригоден для яджны…
– Время и так уже еле ползёт. И скоро оно совсем остановится! – ответил Шакуни, – Самое главное для жертвы – говорить правду, а оборванец её непрестанно твердит. Благодаря этой яджне мы не замрем, как камни.
Шакуни знал, что говорил.
Сложили жертвенный костер, начал петь хотар.
– Дайте.., – из последних сил пробормотал побирушка.
Его затащили на алтарь, дрова как будто ждали, тут же вспыхнули, огонь взвился и заплясал, пожирая несчастного. Какое-то время раздавались истошные крики, потом стихли. Воняло горелым.
Ничего, кроме жуткой тоски, от свершившегося не было, хотелось встать на четвереньки и завыть.
– Что мы наделали ?! – воскликнула дочь Шакуни. – Давайте скажем, что самосожжение…
– Нищего? У нас во дворе? Никто не поверит! – ответила мать и успокоила, – Да его и искать не будут!
– Предприятиям нашим сопутствует зло, как дым огню! – сказал Шакуни, – В этом рождении он отмучался, зато в новом рождении будет счастлив!
Поднялся ветер, сверкнула молния, взорвалось небо и из него хлынуло, как из ведра, но костер от этого страннейшим образом разгорелся еще сильнее. На глазах у всех жертвенные остатки растворились, исчезли в воздухе; тут же прямо в алом пламени костра из них возник целый и невредимый, даже ничуть неопаленный, правда, очень ошарашенный черный козел. Немного помедлив, он выпрыгнул из огня, нехорошо на всех посмотрел злыми пронзительными глазами, остановил свой взгляд на Шакуни, ненавидяще промекал и навел на него рога… Ни у кого не возникло сомнений: сейчас козёл ему смертно отомстит. Шакуни побледнел. Его дочь вскрикнула. Но рогатого, как кто-то остановил, он замер в своей атаке.
Все окаменели. Очнувшись, увидели, что угли даже не тлеют, а игральные кости не упали, а парят в воздухе. Сам Махадева, прекрасный, как жизнь, стоит в центре двора и протягивает к ним руку. Тотчас они опустились в его ладонь Кали-югой, пропуском хода.
– Я никого не обидел? – иронично спросил Кала, и за сто двенадцать лет до начала бактуна растворил в своем дыхании земное время. Поэтому, хотя бактун закончился, фактически он и не начинался.
