…[Аристоник] собрал толпы бедняков и рабов, привлеченных обещанием свободы, назвав их «гражданами Солнечного града».
Страбон о восстании пергамцев против римлян в 133–129 гг. до н. э.
Томмазо Кампанелла… Человек эпохи Возрождения. Его образ выделяется в череде титанов того времени своей трагичностью и стойкостью: три десятка лет с лишним в тюрьмах испанских оккупантов и римской инквизиции, страшнейшие пытки, которым его подвергали, не сломили его дух и не угасили пылающий Разум, который, по учению Отцов Церкви, вместе со способностью к творчеству и делают человека подобным Богу. И Кампанелла творил в этих невозможных условиях, терзаемый пытками и голодом, порой не видя солнечного света. Его мысль и слово устремлялись к этому небесному светилу, уделяющему свои животворные блага всему сущему, без различия достоинств и чинов; недаром именно в сырых и мрачных казематах Италии родилась, вызрела и окрепла у гениального узника великая социалистическая Утопия – «Город Солнца», в котором все живущие трудятся добровольно по своим склонностям, на радость и благо себе и своим согражданам, не зная всех тех социальных зол неравенства и угнетения, от которых стонала родина автора, истерзанная чужеземными оккупантами – испанцами, своими принцами, ставящими личные интересы превыше всего, а также хищными церковниками всех рангов, забывшими заветы Христа и апостолов ради обогащения, похоти и власти. Такова была Италия времен Кампанеллы, и мало было – и есть – мест и времен, когда что-то было бы радикально иначе…
Но личность Кампанеллы, его воззрения и огромное философское наследие, составляющее примерно 30 тысяч печатных страниц, ставят много острых и, возможно, так и не подлежащих разрешению вопросов. Начать хотя бы с того, что в зависимости от времени, общественного строя и еще превеликого множества факторов наследие великого итальянца используется, причем с успехом, в диаметрально противоположных целях. Как и Библия. В советское время было принято видеть в нем исключительно автора «Города Солнца», в то время как прочая основная часть его наследия оставалась в небрежении и лишь некоторые фрагменты его трактатов были переведены. Это неудивительно: их религиозно-философская тематика мало подходила к образу социалиста-утописта. А политический трактат об Испанской монархии в советском «кампанелловедении» вообще постигла весьма причудливая судьба: изложенные в нем мысли и советы заключенного (осужденного именно за антииспанское восстание) испанскому же королю настолько противоречили образу борца и патриота, что историк А. Штекли, например, в середине прошлого века выдвинул причудливую теорию о том, что Кампанелла, желая избежать казни, сочинил этот трактат в тюрьме, пометил задним числом и переправил на волю, чтоб испанцы, «случайно» найдя его при обыске, поверили бы в верноподданность автора. Ко всему этому мы еще вернемся, пока же только намечаем вехи.
Работа Штекли, трижды переизданная в середине XX века, неплоха, читается, согласно одному из отзывов, словно приключенческий роман, но у нее – своя большая беда, впрочем вполне объяснимая. Образ Кампанеллы в ней предельно модернизирован; отдавая дань социалисту-утописту, философу-ученому, призывающему отказаться от схоластических авторитетов и заниматься изучением природы и ее законов, автор игнорирует тот факт, что Кампанелла был глубоко верующим христианином и – одно другому тогда совершенно не мешало – сильно и искренне увлеченным магией и астрологией человеком. Причем последнее трактуется как очередная уловка, чтобы держать в руках суеверного папу римского, и т. п. Кампанелла, монах-доминиканец, представлен Штекли как типичный советский комиссар, пламенный революционер и атеист. Понятно, что «советский Кампанелла» и не мог быть иным, но автору пришлось сделать множество натяжек, в итоге только бросавших тень на великий образ. Так, якобы будучи атеистом, Кампанелла, зная отсталость и суеверие своих сподвижников, сознательно морочил их религиозными баснями. То есть, по Штекли, фактически лгал им. Грубым подлогом ради собственного спасения, согласно тому же автору, было создание трактата об Испанской монархии. И таких примеров много, но здесь критика чужого труда – не основная цель. Справедливо подметил советский автор А. Х. Горфункель в своем прекрасном труде 1969 года (аргументированном, сдержанном в оценках, с использованием многих интереснейших материалов в собственном переводе), что, будь религиозные взгляды Кампанеллы фальшивкой – как скажем мы – для приманки людей невежественных или для спасения собственной шкуры, он непременно опроверг бы их, выйдя на свободу и, более того, оказавшись за пределами Италии, вне досягаемости инквизиции, однако не сделал этого! Следовательно, действительно верил в Бога, святых и прочее, отстаивая примат римского папы над светскими властителями и католической веры – над прочими исповеданиями и религиями. С этой точки зрения стоит рассматривать и сложный вопрос о том, объявлял ли себя Кампанелла Мессией, то есть Сыном Божьим, во время Калабрийского восстания 1599 года (его подготовка, разгром и следствие прекрасно представлены в еще дореволюционной работе А. К. Шеллера-Михайлова, к сожалению этим вопросом лишь и ограничившегося).
