Глава 1. Ангелы не умирают
«…Не страх увеличивает бездну. Это делает трусость», – прочитала Марго, и её взгляд застыл на этой строке. Потом подняла глаза и посмотрела в окно. Там были всё те же кроны старых лип, сквозь голые ветви которых виднелись верхние этажи пятиэтажки напротив. Страх и трусость. Мозг профессионально ухватился за эти два слова: одно ядро, но совсем разные смыслы. В чём же разница? Можно было посмотреть в толковом словаре, но она подозревала, что он не дал бы ей исчерпывающего ответа, ведь тут требовались не словарные значения, а тонкая материя понимания, основанная на опыте – не теоретическом, а чувственном.
Весь следующий день, занимаясь привычными делами, она то и дело вспоминала об этой задачке и пыталась её решить, но ни один из возможных ответов не устраивал. Может быть, страх – это непроизвольная, безотчётная защитная реакция на опасность, тогда как трусость – осознанна? Чушь. Человек может быть трусом, вести себя как трус и даже не догадываться об этом. Или же страх возникает спонтанно, а трусость – что-то закрепившееся? Такая привычная реакция на всё непривычное? Страх, закрепившийся в подсознании. Ставший условным рефлексом. Страх – непроизвольная реакция, а трусость – устойчивая модель поведения…
Одно не вызывало сомнений: страх – условие трусости. Но не исключительное. Это слово не несёт в себе негативной оценки, в то время как трусость постыдна… Ну, конечно же! Вот оно! Трусость – нравственное качество, в то время как страх – всего лишь рефлекс. Природа ни нравственна, ни безнравственна. Но вышедший из неё человек, осознавший себя Божьим творением, созданным по Его образу и подобию, вкусил от древа познания Добра и Зла и начал оценивать себя в другой шкале ценностей – в той, которая призвана отражать состояние не объекта природы, но Творца.
Потому что именно этому созданию Господь – Универсум, Вселенский Разум, называйте, как хотите, слова здесь ничего не меняют, так как всего лишь указывают на точку в вашем сознании, из которой вы пришли к этой идее – так вот, именно человеку Он доверил самую сложную из задач. А раз так – раз сменилась функция системы – то и критерии её оценки стали иными. Если для зверя главным является выживание, стабильность, а следовательно, забота о себе, то для человека – живучесть системы в целом, причём в условиях постоянно меняющихся внутри себя «параметров». Иначе говоря, выживание человечества – не биологического вида, а проекта – обусловлено как раз его способностью к изменениям, к саморазвитию этой системы, при котором она (система) сама вырабатывает задачи и ставит промежуточные цели. Человечество – это выражение с огромным количеством переменных и только одной константой, каковой является его предназначение. И это предназначение, эта конечная цель (которая в масштабах одной человеческой жизни видится недостижимой, как горизонт) заставляет нас оценивать всё, что мы делаем – и чего не делаем – в иной системе координат, которую мы называем этикой. Но как ни крути, а созданы-то мы из материала зверя, и этот зверь постоянно прорезывается в наших поступках, диктует собственные правила и заставляет играть по ним – а не по «спущенной сверху» программе…
Время спустя, когда её мысль совершила полный оборот вокруг оси профессиональных привычек и вернулась к этой строчке, Марго увидела и ещё кое-что. Эти два слова были только ближайшими деревьями, за которыми она не сразу разглядела лес. Лес её собственной жизни. В которой она позволила своему страху перерасти в трусость, превратив расстояние в бездну, отбросив за границы бытия того единственного, с кем стоило бы – нет: следовало! – пройти свой путь. Отверженный, он так и не нашёл себе иного места и был отброшен, как ненужная деталь, без которой машина и так едет. Но с которой она, вероятно, могла бы летать – кто же теперь об этом узнает! Мастеру, здесь и сейчас, требовалось, чтобы она ехала, и он, жертва собственной ограниченности, отбросил ненужную ему железку, вернув Вечности её подарок, оказавшийся преждевременным…