Сынам Дона, возрождающим казачество, их матерям и женам посвящаю.
К читателю
В степных краях, где воды Чира
Скользят по илистому дну,
Где даже в долголетье мира
Ценить умеют тишину,
Где шли коричневые орды
Плечом в плечо, из ряда в ряд,
Где косогоры, как кроссворды,
Поныне ямами пестрят,
Где позже зодчие-невежи,
Служа холопски воле злой,
Укрыли камни Белой Вежи1
Степям губительной Цимлой, 2
Где зло и месть сроднило тленье,
И где Вучетича творенье3
На сотни лет сулит покой,
Грозя бетонною рукой,
Там я впервые свет увидел,
Там первый мой угас очаг,
\уж будь, читатель не в обиде,
Коль говорю о мелочах\,
Но долго жил я грёзой детской
Между Обливской и Советской4.
Там и добыл я у людей
Сюжет для повести моей.
Мне повесть ближе, чем поэма –
Степняк не любит тесноты.
Мной нынче избранная тема
Несет трагедии черты.
Я чту каноны строгой школы,
Где ценен краткостью пиит,
Но что ж6е делать! Труд тяжёлый
И непривычный предстоит.
Я не писал ещё трагедий,
Как знать – не лопнет ли душа.
Тут сталь была бы хороша,
А вдруг моё нутро из меди!
Но не сдадут, надеюсь, нервы;
Глядишь, не скомкается первый
Мой блин, и не угаснет печь,
Переплавляя мысли в речь.
Пусть критик пишет, что угодно,
А краткость нынче мне в ущерб:
Когда приставлен к горлу серп,
То хоть бы раз вдохнуть свободно.
Читатель мой,
тебя коль скоро
Я в свои планы посвятил,
Пора мне.
Ореол минора5
Уже мой разум охватил.
За ясность замысла ручаясь
И уважая календарь,
Спешу не в столь седую даль,
С тобою даже не прощаясь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Овраг
I
Морозит.
Ночь.
Квадратик света…
К окну пришедшему назло,
Сосулька шапкою задета.
Звенит, как битое стекло.
Короткий страх. Оцепененье…
В скупой проталинке окна
Фигура женская видна –
Мечта! Предел воображенья!..
Изящное созданье магов…
Но что за платье, что за вид!..
Она склонилась над бумагой,
Взяла перо.
Фитиль чадит
Над смятой гильзой от снаряда.
Младенец в зыбке с нею рядом,
Проснулся, ножками сучит.
И ещё трое на печи –
Одна девчонка, два мальчишки.
Но их не видно, там темно;
О том, что есть они, давно
Пришедший знает понаслышке.
О них он вспомнил между прочим.
С огромным риском, среди ночи,
Из тайной выбравшись норы,
Он шел.
И ждали его очи
Не созерцанья детворы.
Гонимый давнею истомой,
Слуга преступной головы
Пришел тропой, уже знакомой,
Во двор загадочной вдовы.
В минувший раз нуждой иною
Он был ведом.
Тут я не скрою,
Что новый план с былой виной
Тянулся цепочкой одной.
А план таков: узнать, разведать,
Войти понравиться, отведать.
Словом, увидеть – победить.
И тем себя вознаградить
За годы страха и скитаний,
За гул подвальной тишины,
Что громче грохота войны,
За множество других страданий.
Потребность самоутвержденья
Не в добрый час владела им.
А может, он, терпя крушенье,
Желал того же и другим.
Тут всяко можно рассудить.
Я знал чахоткою больного,
Который не желал иного,
Как всех бациллами снабдить.
Но пусть сознания упадок
И свойства нравов судит Бог.
А мы, избавясь от догадок,
Неслышно ступим на порог
Совхозной кособокой хаты,
Где уходящий сорок пятый
Во всей красе являл черты
Послевоенной нищеты.
Её описывать не буду.
У нас всегда и отовсюду
Она сквозь лоск видна весьма,
И всем знакома без письма
Своей дырявостью картинной.
Судьба всегда держала нас
По горла в «счастье», где не раз
Был рот затянут паутиной.
Кстати, в словах:
« ох плохо-плохо…»
Мы так нуждаемся подчас!
И я не чужд подобный вздохов,
Но воздержусь на этот раз.
Я сердцем ближе к убежденью:
Не в рубище источник бед!
Не зря же тропы к очищенью
Всегда лежат через обет
Лишеньям всяким.
Словом, я
О нищете не для нытья
Упоминаю,
не для боли
В подживших ранах;
Цель проста:
В палитре моего холста
Должна быть правда. И не боле.
II
Семейный стол немного шаткий,
Но тут, в углу – как в землю врыт.
Куском трофейной плащ-палатки
Он, вместо скатерти, накрыт.
