Мысль появилась и погасла, как вспыхнувшая в ночи спичка, безжалостно задуваемая сильным ветром. И ни прикурить, ни новую взять. Нет больше спичек. Нет больше мыслей. Только туман и неясные очертания того места, куда мне обязательно надо дойти. Обязательно. Это важно. Предельно важно. Я знал это. Я хотел попасть в это волшебное для меня место. Но тягучая реальность не пускала меня туда, куда я хотел. Оскалившись злорадной ухмылкой, она держала меня на привязи моих движений, вязких и медленных, как в густом киселе. И не шёл я даже, а вроде как плыл в этой смутной, расплывающейся чернильным пятном в воде, реальности. Отчаянно двигал руками и ногами, но продвигался медленно, слишком медленно! Уже понимая, что вновь не успею добр, обречённо-уставшим телом и сдавленными рыданиями встретил очередное пробуждение. И только одно слово, назойливо звенящее где-то на краю сознания, заставило открыть глаза и воткнуться близоруким взглядом в серую стылую рань. «Дойду». Колоколом в голове. А после – всё тише и тише, опускаясь ниже по телу и из звука превращаясь в чувство безысходной злобной уверенности. «Дойду!» Знать бы только, куда…
Малыш сидел в сумерках и смотрел на окно. Комната в доме отдыха была маленькой. Около стен стояли две панцирные кровати с железными решетчатыми спинками. Можно было залезть на одну из них и заняться чем-нибудь или уснуть. Но спать не хотелось. Игрушка, которую оставили папа с мамой, уходя, уже не радовала. И малыш сидел возле стены на корточках, устроившись так, чтобы видеть и окно, и входную дверь. Он ждал, когда они придут.
Когда?
Они ушли. Сказали – ненадолго. Мама была такая радостная, что-то говорила про танцы. Тот, которого надо было называть «папа», много смеялся. А когда мама спросила его, не взять ли малыша с собой, сказал: «Мы ненадолго, пусть привыкает. Надо воспитывать храбрость». Мама подошла к малышу, присела, посмотрела в глаза чуть тревожным взглядом и пообещала, что придёт «через пол-часика». Дала игрушку. И они ушли.
Вначале было хорошо. Один, никто не мешает играться. Малыш вдохновенно, так, как умеют только дети, фантазировал. Игрушка превращалась то в ракету, то в пистолет, то в волшебный предмет. Но потом малыш устал. И ему захотелось, чтобы «пол-часика» уже поскорей прошли и мама пришла к нему. Но никого не было.
Малыш подходил к окну, поднимался на цыпочки и, пока хватало сил стоять, смотрел на дорожку, по которой – он видел – они ушли. Понимал, что по ней они должны вернуться. Должны… Не может мама бросить надолго. Они придут. Скоро…
Там, за окном, где-то за кустами и деревьями, играла музыка. Одна мелодия сменяла другую. И никто не ходил за окном. Только куст с какими-то белыми цветочками покачивал ветками, да фонарь стоял на пересечении дорожек.
Малыш отошёл к стене и присел. Где-то внутри нарастала тревога. Он не знал, сколько это – «пол-часика». Он терпеливо ждал.
За окном стемнело. Куст стал похож на что-то страшное, машущее многочисленными лапами. Пришёл страх. Фонарь засветился тускло- жёлтым мерцающим светом, но страх не ушёл. Свет жёлтой лампы наискосок попал в комнату, угловатым пятном улёгшись на полу, но тени в углах грозили неведомыми опасностями. Малыш боялся подойти к стене, боялся этих теней. Он уселся в пятне света лицом к двери и ждал, ждал, ждал.
