Были первые числа декабря. Но зима уже во всю властвовала в городе.
Дворники не успевали сбрасывать снег с крылец богатых горожан, как наутро снова все было засыпано снегом.
А по ночам вьюга и бураны сменяли друг друга на горе запоздавшим путникам и на радость ведьмам и колдунам. Первый месяц зимы выдался снежным и морозным.
В одну из таких декабрьских ночей 1905 года в дом к княгине Александре Ржевской постучалась беда.
– Слышь, как пурга-то бесится, словно черти с неба спустились, – отряхивая снег с валенок, заговорил дворник князей.
– Агафья, кликни барыню, сообщение для нее есть. Горничная скрылась в покоях Александры и тут же вышла вместе с барыней.
– Никак, матушка, не ложилась еще? – спросила княгиню Евдокия.
– Нет, Евдокия, не ложилась еще, что-то на душе томно, предчувствие какое-то давит.
– К тебе, Александра Георгиевна, человек от князя из Москвы приехал, говорит срочно повидать надо. Князь велел хоть в ночь, хот под утро, а будить тебя.
– Вели привести путника, да накормить не забудь.
– Что ты, матушка, и обогрели, и накормили, и за Глафирой уже послала.
– Правильно сделала, Евдокия, мысли мои наперед читаешь, веди же!
Евдокия вышла в переднюю и тут же вернулась с каким-то мужиком, по виду не местным.
– Откуда будешь, странник? – спросила Александра путника, – Звать как?
– Из Москвы еду, барину своему депешу везу, да по дороге велели к вам заехать. Вот письмо от князя, мужа вашего. А кличут меня Федором.
Мужик протянул пакет, запечатанный сургучом и с печатью князя.
Александра взяла пакет, хотела сразу разорвать его, но помедлила.
– Обожди меня здесь, Федор, сейчас награжу по твоей чести.
Княгиня вошла в спальню, вскрыла пакет и прочла письмо. «Дорогая моя жена и княгиня Александра, видимо беда не ходит одна. В тот час, как получишь известие от меня, собирайся с детьми в дорогу, возьми с собой то, чем можно откупиться в пути от разбойников, и пробирайся на юг к родственникам. Прошу, не медли. Иначе и дом не спасешь и себя с детьми погубишь. Если, останусь жив, свидимся на юге. Твой муж и князь Гавриил Ржевский».
Задрожали плечи у Александры, холодно сделалось ей, потом разом бросило в жар. Но женщина взяла себя в руки. «Значит правда, значит сбылось…» Она перекрестилась три раза и вышла к Федору. Протянула ему несколько золотых монет. – Вот возьми, в дороге пригодятся. Спасибо, добрый человек, что заехал, не посчитал за труд. Благослови тебя бог, а теперь ступай. Пора и нам в путь собираться. Федор поклонился и вышел. Александра продолжала стоять, тупо смотря в окно, за которым ревела вьюга.
«Неужто бросить все на разграбление черни? Столько лет, столько сил и работы. Ну, нет, в дом они войдут пустой! И не на юг я стану пробираться, а в Литву. Ближе и спокойнее, а когда все уляжется, можно и домой вернуться».
Она встрепенулась.
– Где ты, Евдокия? – уже по привычке громко закричала княгиня.
– Здесь я, матушка, и Глафира со мной.
– Оставь нас вдвоем, Евдокия, у меня дело только для Глафиры.
– Что, княгинюшка, привело тебя за мною, старухой дряхлою, можешь не рассказывать, знаю, что горе. В радости за мной не посылают. Говори дело свое.
– Хочу, Глафира Карловна, чтобы ты посмотрела на свой огонь и сказала, что ждет меня в дороге, что сделать я должна, чтобы избежать врагов лютых, куда наследство батюшкино спрятать так, чтобы и триста лет никто не нашел.
– Разожги камин, да свечи поставь крестом, помнишь, как раньше делала, и сзади меня стань. Говорить стану, слушай, ибо я не услышу себя. И запоминай, все запоминай, ничего не упусти. Да вели принести мой кувшин, что в людской оставила.
