Глава 1. День четвертый, или Отменный шантажист!
Блера Лемана поместили в небольшое здание из красного кирпича, походившее на приличный пансионат. Единственное, что отличало этот дом от соседних строений, таких же прибранных, с аккуратной территорией и стриженой травой, так это узкие окна с бронированными стеклами, больше смахивающие на бойницы. Но вряд ли столь необычное архитектурное излишество кого-то особенно удивит, а все потому, что чудаков хватает везде!
Хозяина особняка из соседей мало кто видел, впрочем, особенно и не интересовался: он выбирался из своего жилища нечасто и большей частью в бронированном джипе с затемненными стеклами, не позволявшими рассмотреть даже очертания его профиля.
В действительности этот дом, стоявший немного на отшибе коттеджного поселка, был самой настоящей тюрьмой. Пусть его стены и не были опутаны колючей проволокой, а периметр не патрулировала охрана с собаками, но в действительности вновь прибывших заключенных охраняли в нем не менее строго, чем в знаменитой тюрьме Гуантанамо. Задержанные пребывали здесь в строжайшей секретности, никто из надзирателей – за исключением начальника тюрьмы и его заместителя – не знали их подлинных имен, нечасто доводилось видеть даже их лица. А сами заключенные не могли ведать, как сложится их дальнейшая судьба.
Большая часть арестантов впоследствии переводилась в федеральные тюрьмы, и лишь некоторым из них, согласившимся сотрудничать с ФБР, выпадал шанс выйти на свободу. Так что по-своему тюрьма была некоторой прихожей в преисподнюю. Пусть с красивым фасадом, выложенным цветной плиткой и постриженным аккуратным газоном, но в действительности это было самое настоящее горнило, которое необходимо было пережить. Вот только пройти подобное испытание удавалось не всякому.
Еще три этажа, собственно, где и размещалась сама тюрьма, уходили под землю, разбитые на многие камеры; узкие, как шкафчики для душевых, они служили недолгим пристанищем для тех, кому не повезло оказаться в этом доме. Блер Леман был как раз из того небольшого числа, и вряд ли он догадывался о том, в какой именно части Нью-Йорка пребывает, и тем более не подозревал, что во дворе дома, где ему удосужилось провести последние часы, обильно разрослись розы, распространяя удушливое дыхание по окрестности.
Прошедшие несколько часов Леман провел в закрытом узком бетонном помещении, где сверху, раздражая сетчатку глаз, струился яркий свет. Секрет этой камеры заключался в том, что всякий, кто в ней оказывался, невольно терял чувство времени, воспринимая за час каждую пробитую минуту.
Блера Лемана привели в кабинет десять минут назад, усадили на прикрученный к полу табурет. Анри Обрайн сидел за столом напротив, тягостным молчанием наполняя обстановку, и с интересом разглядывал арестованного. Пусть поерзает на стуле, понервничает, глядишь, и руки не придется выкручивать. Леман уперся взглядом в пол, лишь иной раз он поднимал голову и смотрел на Обрайна, не решаясь нарушить и без того затянувшееся молчание. Его едва ли не в панику приводила мысль о том, что едва он нарушит тишину, ставшую заповедной, как его тотчас определят в каменный стакан, откуда уже не будет исхода.
Хозяином дома был не кто иной, как руководитель отделения ФБР в Нью-Йорке Анри Обрайн, прекрасно осознававший, что перед ним сидел человек с надломленной волей, передумавший за прошедшие три часа немало всякого дурного и оттого еще больше переживавший, и сейчас арестованный только ждал вопроса, чтобы исповедаться до донышка.
– Ты знаешь, где находишься? – басовито нарушил молчание Обрайн.
– Догадываюсь.
