Как многие мужчины маленького роста Сергей Александрович Патрацкий чрезвычайно самолюбив и амбициозен. Прозвище у Сергея Александровича – Наполеон. Рост его не выше метра шестидесяти, а любимое выражение, когда общался с подчиненными по бригаде: «Я – врач! А вы – фельдшер». Вроде – всяк сверчок, знай свой шесток.
Но все по инструкции из «Должностных обязанностей сотрудников Станции Скорой и Неотложной Медицинской Помощи г. Москвы».
Конфликтность Наполеона – эталон для медицинского психолога. Скандалить доктор начинал с первого слова общения. Особенно, если напарник или напарница хоть на сантиметр оказывался выше его лысеющей, покрытой редким седым волосом макушки. Патрацкому, несмотря на рост, удавалось как-то «смотреть свысока» даже на гигантов.
Среди ста шестидесяти сотрудников на подстанции работали два друга-фельдшера Саня Купцов и Гоша Короедов, которых за глаза называли «Двое-из-ларца».
Патрацкий устроился на скорую еще в начале 70-х, а эта парочка пришла в конце 78-го сразу после демобилизации из армии. Оба служили в десанте и легко нашли общий язык.
Двухметровые фельдшера – большие любители пива и молоденьких фельдшериц, жизнерадостные флегматики. На их гранитной безмятежности лицах не отражалось иных эмоций, кроме радостного ощущения легкости жизни. Глядя на них, читатель может припомнить изречение Эразма Роттердамского из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»: «Счастливей всех шуты, дураки, сущеглупые и нерадивые, ибо укоров совести они не знают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются.»
«Двое из ларца» действительно были счастливы всегда. Пока не поработали с Наполеоном.
О Патрацком они знали теоретически. Виделись. Здоровались. Но работать вместе им не доводилось.
И вот, однажды, бригада сложилась волею старшего фельдшера – Наполеон и Двое-из-ларца. Три мужика, а с водителем – четыре! Факт невероятный и крайне редкий.
Что должны были натворить Саша с Гошей, чтобы начальство, презрев все доводы рассудка и непременную объективность того, что всякая женщина медик, по возможности должна работать вместе медиком-мужчиной – вдруг объединить в одной бригаде сразу трех мужчин? Полагаю, что-то очень серьезное. Достаточно серьезное, чтобы не простить, но недостаточно, чтобы уволить.
Надо сказать, что увидав себя в подчинении у Патрацкого, Двое-из-ларца вломились к старшему фельдшеру и принялись каяться и умолять избавить от этого дежурства. Они обещали, что больше никогда и предлагали выкрасить забор, или еще как-то бескорыстно отработать. И старший фельдшер, назначивший друзей в бригаду к Патрацкому, сжалился:
– Отработаете сутки, а там посмотрим.
Осчастливленные Двое-из-ларца вышли из кабинета, уверенные, что уж сутки они выдержат. Это ничего. Это можно потерпеть.
Наивные.
Чтобы довести напарника до истерики Патрацкому хватало и часа.
Он наслаждался властью, не стесняясь, откровенно и злобно, не уставая демонстрировать свое превосходство над «тупыми санитарами» на каждом вызове, намеренно ставя фельдшеров в дурацкое положение и высмеивая перед пациентами и родственниками.
– Сколько раз вам можно говорить, – возмущался Наполеон, – что носилки надо брать на вызов сразу, а не бегать за ними потом! Мы теряем драгоценные минуты!
Пока Двое-из-ларца вдвоем перли больного по лестнице, Патрацкий, обмахиваясь карточкой, шел впереди как «Чапаев на лихом коне» и гундел, что таким долдонам даже носилки нельзя доверять, если на них лежит больной, а не груда кирпича. Потому что непременно уронят и еще что-нибудь сломают!
