Темнота разная!
Зимой снег белеет, видно, куда идешь. А весной день растет, просыпаешься – в комнате уже светло… Вечером, тоже, помнишь, шли с мамой… Небо над парком темное со звездами, а со стороны города между домами яркая желто – красная полоса. Под ногами еще лед хрустел, крошился как стекло, и от этого во рту как бы оскомина…
Летом перед грозою темно, душно, но тогда молнии вспыхивают. А, вот, осенью, – да -а! Дождик как зарядит! Желтые пятна соседних домов плывут по стеклу. За окном чернота, качается, бъется голая мокрая ветка…. Сейчас, кстати, дождь прошел, ветер стих, редкие капли стукают в подоконник. Тепло…
«Чего?» Ничего не вижу. «Я смотрю-смотрю!» Что-то интересное. На мне новые кусачие брюки, которые всего один раз одевал на демонстрацию; туфли тоже не разношенные, жмут, но настроение праздничное. Воздух хороший, свежий… Дорога какая-то, что ли?
О-о! Голубой фонарик мягко качнулся, двинулся, пропал в темноте…. Папа что-то говорит, но слов не разобрать. Опять тихо.
Это лето! Глухая ночь ароматная и громадная! Ласковый огонек с ровным светлым венчиком, похожим на язычок газовой горелки зажегся, приветливо посветил вдали, тронулся с места, поехал-поехал, и растаял в ночи…
Поезд! «Единица»! Московский скорый с темно-синими блестящими вагонами бесшумно набирает ход, лентой вытягивается на повороте…. Уплывает, теряется, моргнув на прощание синим глазом…
Однако, мы едем! Ну, конечно! Мы спешили за ним на такси, долго стояли на переезде, шофер ругался матом…
В купе темно. Позванивают стаканы на столе. Сопит, кряхтит большая груда под простынею рядом на нижней полке…
Что такое?
Резко надвинулся закоптелый фонарь на последнем вагоне замедлившегося поезда. Звенит! А-а! Потому что закрыт шлагбаум. Сейчас поднимут и поедем…. Будет спокойно, тихо…
Сплю. Тот самый переезд не может быть – мы его уже проехали… Поезд тащится медленно-медленно… Звон все громче. Вот, с грубым толчком и скрежетом мы встали прямо напротив шлагбаума, на котором прыгают красные огоньки… Звон внезапно оборвался в самом ухе…
«Комар! Кусает!»
Бамс! Комар насмешливо зазвенел, отлетая. Резко поднявшись, мальчик вскинутой рукой несколько раз стиснул воздух. Сел, открыв запухший рот, тяжко моргая, глядел и запоминал, как белый рассветный кисель втекает через бездвижные тюлевые волны в комнату, где по углам, за поворотами онемевшей мебели притаилась и загустела мгла; потом веки неразрывно слиплись и он тяжело упал на подушку. Старый диван громко заскрипел, продолжал деревянно жаловаться, пока одеяло подбиралось ногами, натянутое на голову, тщательно подпихивалось под бока. А звуки уже мешались с видениями, плыли в чудных фигурах сна. Провалилось и унеслось скачками куда-то Время. Внешне в комнате прошло несколько тихих минут, примечательных лишь неуловимой игрой света и тени. Древние струи тепла и покоя мягко складывались в какую-то чудесную башню….Потом, нечто враждебное и упрямое проступило в движении грез. Мальчишка зашевелился, осторожно приоткрыл голову, прислушался. И тут же опознал слабый противный писк. Комар реял под потолком, попав в восходящую теплую струю, стал снижаться. Вот, он уже в ногах, затих, вновь взлетел, звеня голодной укоризной. Открылись потовые железы; ухо, шея, руки, ноги наперебой нескладно зачесались. Глухо проворчал живот. «Надо убить», – подумал проснувшийся мальчишка. Он перевернулся на спину, осторожно высвободил руки. Комар густо прозвенел у головы, понюхал плечо, удалился.
«Тихо-тихо», – убеждал себя мальчик, подергивая конечностями. «Пускай сядет…» Он открыл глаза, стараясь различить в сумерках мельтешащую черную точку. Набатно затрубив, комар неожиданно спикировал прямо в глаз…
