Селезень был крупный. Передвигался странно. В чем именно была странность? Я сразу и не понял. Селезень все время разевал клюв, как будто подавившись. Первая мысль – выйти на не просевшее еще снежное одеяло, устилавшее лед. Попытаться помочь птице.
Я вспомнил предостережение Будулаева: «Не вздумайте выходить на лёд. Когда вы подойдете к озеру, в северной оконечности долины, вас, Фёдор Павлович, так и потянет выйти на лёд. Объяснения этой тяге мы за 50 лет не нашли. В процессе изучения. Поставили запрещающие знаки через каждый 5 метров. Не работают. В северной оконечности озера – неимоверно сильный подлёдный водоворот. Затянет моментально.»
На склоне предвестник весны – набухший ручей – медленно пробивал себе дорогу через сугробы.
Селезень все ковылял, странно заваливаясь на бок. Я присмотрелся. Вместо одной перепончатой лапки у него была культя. Вмерз в лёд и пытался выбраться. Или кто-то откусил. Или еще хуже.
Вчера свежеиспеченные коллеги в импровизированной курилке обсуждали жителя Когево, который с утра проснулся без рук без всяких на то причин.
Лёд манил. Я начал взбираться по склону, чтобы побороть искушение.
Отсюда долина была видна во всей красе. Темнеющие тропинки перерезали её с разных сторон.
Только, увидев лёд сверху, я осознал, что выходить на него нельзя. Пористое одеяло снега было пересечено стыками треснувших льдин.
Селезень все ковылял, когда под снегом что-то задрожало. Льдины пошли в разные стороны. У меня ёкнуло сердце за птицу, но селезень взлетел. Увлекшись размышлениями о культЕ лапки, я забыл, что селезень умеет летать.
С крон дубов осыпались комки снега.
На другой стороне долины, силуэтом на фоне светлеющего неба, вырисовывалось здание со странной башенкой. КИЭй.
«Подождите. Осмотритесь.» – вчера Будулаев был деланно вежлив и приветлив, пододвигая ко мне чашку кофе. Я, продрогший от сквозняка в дребезжащей машине Института, вошел к нему в кабинет. Прямо с дороги, с рюкзаком и неуклюже замотанным пакетом сезонных вещей.
«Осмотритесь, – Будулаев взял мои документы и положил их в одну из аккуратно сложенных стопок хлама на огромном столе. – В Когево вовсе не так тревожно, как о нас пишут в желтой прессе».
§§§
Я уже подписал контракт, но все равно сомневался, ехать или нет. Сумма была внушительная. Удерживали меня два обстоятельства. Первое – судя по тому, что мне удалось найти в Сети, – ехал я в полную глухомань, и рассчитывать мог только на себя.
В последний день, уже собрав рюкзак, я все-таки забежал в любимый магазин и взял в кредит новый макбук. Одним кредитом больше – одним меньше. Не имеет никакого значения, когда ты уже запутался в этой паутине.
Второе – капризное лицо Вероники не выходило у меня из головы. Ее фигурные каблучки. Она всегда ходила на каблучках. Даже домашние тапочки были с каблучками.
Известие о том, что я уезжаю отрабатывать контракт, Ника восприняла совершенно равнодушно. Нет, мы не клялись друг другу в любви. Но хоть из вежливости можно было сказать: «Я буду ждать тебя»?
Ника не сказала.
Мы пьем капучино на бегу в сиянии стеклянных небоскребов. Год – слишком долгий срок, чтобы кому-то что-то обещать.
