Впервые я услышал его, когда мне было лет шесть. Я смотрел в отгрохотавшее небо и через него – или от него – услышал этот звон. Он был так мягок и тих, что я едва его различал, но с каждым днём, с каждым месяцем он становился всё громче. Он звучал почти рядом. А вскоре мы слились воедино. И не было дня, чтобы я не слышал его. Этот звон уже не успокаивал, как раньше, он разрывал на части: моё тело, мою голову, меня в моей голове. Жизнь стала болью, боль была невыносимой. Она сковывала и терзала, с каждым днём убивая меня.
Этот колокол в голове – моё неизлечимое проклятие. С ним я встречаю рассвет и провожу каждый вечер. От него не убежишь, его не обезвредишь, с ним можно только научиться жить.
Вечером должна зайти Маргарет, она привезёт очередное лекарство; в нём не будет толка, но я скажу, что слегка полегчало, она улыбнётся, а потом поймёт, что я вру. Маргарет отведёт меня в ванную комнату, усадит в чугунное корыто и начнёт поливать мою голову горячей водой, а я, стиснув зубы, попытаюсь не кричать, чтобы не пугать её. Вскоре всё закончится. Меня будет знобить ещё около часа, а после я опять стану собой – до следующего утра. Так и проходит моя жизнь, в которой всё очерчено от боли до боли, всё уходит от неё и приходит к ней же. Впрочем, как и у каждого, впрочем, чем я не каждый.
Месяц назад Маргарет решила, что море излечит меня.
– Море всех лечит, – говорила она. – Я увезу тебя в Сен-Мало, там невероятная красота.
Я не помню, как мы познакомились; я вообще мало что помню. С каждым годом всё меньше. Очередной доктор, на которого я сменил предыдущего, сказал, что из-за этой мигрени отмирает мой мозг. Не весь, только некоторые его участки, тем временем другие его части активируются ещё сильней, так что я могу не переживать.
– Вы только не переживайте, – повторил он, глядя в мою карту, – но, по-видимому, вы стали терять память; я выпишу вам лекарство.
Все мои лекарства в ящиках аптекарского стола. Не помню, откуда у меня этот стол, – по-моему, квартиру я снял уже с ним. Здесь было всё, что только могла придумать медицина: таблетки, разгоняющие кровь, таблетки, успокаивающие нервы, таблетки, разгоняющие нервы и успокаивающие боль. Ничего не помогало. Я посмотрел на часы – без пяти шесть. Боль никогда не опаздывала; она, как смерть, приходила секунда в секунду. Когда я сказал врачу, что эта колокольная мигрень накатывает на меня два раза в сутки, утром и вечером ровно в шесть, тот посмотрел на меня, как на психа, и выписал успокоительное.
– Вот, это поможет вам успокоиться, – сказал он, отдавая рецепт.
Но я и так был спокоен, я вообще не подавал никаких признаков беспокойства, как было указано в длинной инструкции. Она, как и таблетки, отправилась в мусор.
– Что за дрянь тебе выписали? – спросила Маргарет, когда увидела нетронутую упаковку в ведре. – Они же знают, что ты не псих? Тебе нужно сменить врача.
Я сказал, что в городе уже не осталось докторов.
– Мы уезжаем из этой дыры. Собирай вещи, – сказала она.
Боль опять подступала, и я уже хуже слышал её голос. Маргарет расхаживала по квартире, собирая мой чемодан.
– Тебе нужна эта шляпа? – спросила она, вертя в руке походную панаму.
Я купил её, когда один из докторов, исписав несколько листов моей больничной карты, посоветовал мне чаще гулять в лесу.
– Свежий воздух – это кислород, а у вас внутричерепное давление, молодой человек; нельзя сидеть в четырёх стенах. Нехватка воздуха, удушье, мигрень, а что дальше? – Он смотрел на меня так, будто это я должен был ответить, что дальше. – А дальше проблемы с памятью. – Вот тут он как в воду глядел.