Дядя Миша дорабатывал последний год перед пенсией. Что-то он очень быстро состарился. Что такое шестьдесят лет? Ну конечно не расцвет, но и не закат, не полный же аут. А дядя Миша при лысине на всю голову, мохнатых бровях, всклокоченной седой бороде и водянистых глазах, утонувших в складках кожи, походил на библейского старца.
Он уже плохо разбирался в чертежах и неуверенно пользовался штангенциркулем. Поэтому выполнял он самую простую и дешевую работу – обдирал болванки, поковки и отливки. Работа простая, но нужная. Дядя Миша, стачивая с заготовок лишний металл, освобождал классных токарей от траты времени на неквалифицированный труд.
И вот дяди Миши не стало. В смысле не стало в цеху, а оказался он в Эрисманке, в хирургии.
Обычно, молодежь помогала старику устанавливать на станок объёмные заготовки, а тут дядя Миша решил сам зажать в патрон тяжеленную поковку. Что-то старый токарь расслабился. Поковка вырвалась из рук, отскочила от станины и сверзилась ему на ногу, отдавив пальцы и что-то там сломав. Токарный участок остался без обдирщика.
Штангенциркуль
Поскольку обдирать заготовки было необходимо, то мастер поставил на обдирку Лёшку Барсукова. Это было унижение типа пощёчины. На участке была парочка недавних фабзайцев, токарей третьего разряда. Обдирать болванки было для них самое то. Но гад-мастер поставил на эту неквалифицированную работу Барсукова, который только что сдал экзамен на токаря пятого разряда.
Мастер мстил! Барсуков как учащийся вечерней школы рабочей молодежи имел ряд льгот, что очень раздражало мастера. Кроме того, Лёшка часто манкировал работой, занимаясь в рабочее время подготовкой к контрольным работам, к сочинениям. Ко всему ещё он часто вступал в пререкания с мастером. Вот мастер и поставил его на обдирку.
Дядю Мишу в больнице не оставили. После необходимых хирургических воздействий ему наложили на ногу гипсовую повязку, выдали костыли и в сопровождении жены и сына отправили домой. С телефона-автомата жена дяди Миши позвонили в цех и сказала, что врачи освободили его от работы на десять дней.
Утром следующего дня заступил Лёшка на вахту обдирщика. Прежде всего он взялся за поковку, которая покалечила дядю Мишу. Конечно, зря старый обдирщик пытался закрепить её в патроне. Она в патроне не закреплялась. Лешка снял патрон, установил вместо него планшайбу и на ней зафиксировал поковку. После этого, бросив руку на заднюю бабку, Лёшка принял позу скучающего бездельника.
Мастер ходил дальними кругами, наблюдая за Лёшкой. Наконец он не выдержал и подошел к нему:
– Барсуков, ты почему не работаешь?
– Так резцов нет, товарищ мастер.
– Как это нет?
– Да так и нет! Они лежат в тумбочке дяди Миши, а тумбочка закрыта на замок
.
– Возьми свои резцы.
– Так они у меня не для обдирки. Сразу сядут. А у дяди Миши резцы специальные, массивные с наплавкой.
Мастер задумался, а затем решил:
– Айда в конторку. Узнаем адрес дяди Миши, а ты слетаешь к нему и возьмешь ключ.
Дядя Миша жил в большом доме на Ткачей. Когда Лёшка вошел во двор, он сразу почувствовал некую настороженность. И юные охламоны, игравшие в пристенок, и три хмыря, тянувшие пиво за шахматным столиком, внимательно оглядели Лёшку. Один из них неприязненно спросил:
– Ты к кому, парень?
– К дяде Мише Парамонову.
– Это в третью парадную, – махнул хмырь рукой в угол двора, а потом добавил. – Ты здесь особо-то не шляйся, а то получишь от Аськиного воздыхателя.
Дверь Лёшке открыло небесное создание: уже не девочка, но еще и не девушка, а нечто нежное, свежее и прекрасное, как цветок айвы но фоне синего неба, которым Лёшка любовался, будучи на Украине у бабушки в гостях. Одеревневшим языком Лешка с трудом выдавил, что он пришел к Михаилу Васильевичу.