Автомобиль с откидным верхом ехал по дороге, которая широким проспектом пересекала кофейную плантацию.
Шофер-метис, преисполненный гордости, что ему доверили руль, надавил на клаксон для того, чтобы на него обратили внимание разноплеменные мужчины: носильщики и погонщики мулов, толпившиеся возле бочонка с водой. На обочине дороги полнотелая негритянка, в красном платье и с белым тюрбаном на голове, поила всех желающих.
Скрип осей, щелканье кнутов, натужный рев мулов, перепалка рабочих на всех основных языках мира, – создавали шум табор: на плантации собирали богатый урожай. Когда же две повозки столкнулись, и погонщики: негр, с дико сверкающими глазами, и индеец, в выцветшем полосатом пончо и с непроницаемым медным лицом, принялись выяснять отношения, поднялся такой гвалт добровольных адвокатов каждого, что клаксон, вынужденного затормозить автомобиля, был едва слышен. И все же присутствие автомобиля, а вернее человека, занимающего в нем место пассажира, разрешило ситуацию скорей, чем это могло произойти естественным путем.
Повозки расцепили, негр и индеец разъехались, не прекращая, однако, задирать друг друга словами.
Автомобиль затарахтел дальше. Пассажиру сидевшему в нем: Тирру Пернату, хозяину и капитану «Цербера», клипера английской постройки, было за пятьдесят, но об этом мало кто догадывался, потому что капитан обладал моложавой внешностью. Боцман, плавающий с ним с тех пор, когда ещё Тирр Пернат был младшим помощником, покрылся морщинами и лишился большинства волос на голове, а Пернат оставался неизменным, только на скулах кожа с годами стала краснеть и шелушиться.
Тирр Пернат сильно потел, он то и дело вытирал себе платком лоб. Не смотря на жару, его капитанский китель был застёгнут на все пуговицы, единственное, в чём Пернат сделал себе послабление, он держал форменную фуражку в левой руке, положив четыре пальца сверху на лакированный козырек.
В конце дороги-проспекта за каменным забором, возвышался трех этажный дом с узкими как бойницы окнами.
Как только автомобиль въехал в открытые ворота, наперерез машине кинулся ощетинившийся зверь, в котором трудно было признать собаку, и только в крайнем случае согласиться, что это её пещерный предок. Зверь подлетел уже к самым колёсам автомобиля, как вдруг страшный рывок за шею остановил его, при этом тело ушло вперед и развернулось на 180 градусов. Изнемогая в злобном лае, пещерный предок собаки задергался, как висельник в петле, цепь не пускала его дальше.
Автомобиль проехал мимо беснующегося зверя и затормозил на площадке перед домом. Машина дернулась и заглохла. Тирр Пернат шагнул со ступеньки.
Чернокожий швейцар, в красной униформе с золотыми орехами пуговиц, распахнул перед Пернатом массивную створку парадной двери.
Тирр Пернат быстро взошел по широкой лестнице под несфокусированным взглядом сонного слуги.
В коридор выходило три двери, Пернат толкнул среднюю, и оказался в комнате, на полу которой был ковер ручной работы из Персии, а одну из стен украшала коллекция оружия: мушкет, произведенный на мануфактуре Гамбурга, лук со стрелами вождя племени каннибалов с острова Папуа – Новая Гвинея, сабля времен Филиппа второго из знаменитой испанской стали и пистолет тульского мастера с собачкой в виде грифона.
Меблировку комнаты составляли низенький турецкий диван с обивкой из сафьяна, резной шкафчик со стеклянными дверцами и столик с серебряным кальяном на нем.
Из-за шелковой занавески, оправляя на ходу полу махрового халата, вышел хозяин: плантатор Грум Конгруэн. Острый удлиненный нос, глаза – две расширяющиеся к носу щели, рот выглядевший кривым рубцом, а главное цвет лица зеленовато землистый делали его похожим на покойника.
