Знакомимся с котом Стасиком…
Стасику купили лестницу-стремянку. Точнее, не Стасику; хозяева этого пышного кота, пламенеющего роскошными бликами солнечной, рыжей до оттенков «оранж» шкуры, купили стремянку вообще-то для себя…
Но Стасик, как у него водится, в силу прирождённой кошачьей самовлюблённости всё отнёс на свой счет. Теперь Стасик осваивал стремянку, или, что то же самое, боролся с ней, неторопливо переваливаясь со ступеньки на ступеньку. Недаром ведь говорят: «коты – это жидкость». Если бы ртуть умела ржаветь, как железо, густой и яркой рыжиной, то Стасика было б не отличить от вязко-переливчатого шарика ртути, перекатывающегося вниз по ступеням.
Коты от природы грациозны, Стасик тоже был по-своему элегантным, но лишь настолько, насколько может быть элегантно толстое до шарообразности пушистое существо. Когда он каплей стекал через пролёты раздвижной лестницы – казалось, что под шкуркой у него натолканы сардельки. А если «эти», о которых и хорошего «мяу» не подберёшь, бестактно хватали его на руки, он и сам извивался, как живая сарделька, пытаясь в пухлости своей изобразить охотничье или беговое движение…
«Ну, поняли, как надо?» – всем своим видом, хоть и без особой надежды, изображал правильное поведение Стасик обступившим его питомцам: то есть людям.
Ничего они не поняли, только лыбились и хихикали, ошибки природы! Так что зря они покупали стремянку в дом! Не помогла она, как и все другие развивающие игрушки, на которых Стасик пытался иногда без особой надежды продемонстрировать этим здоровякам, севшим ему на шею, правила хорошего тона у достойных существ.
«Нормальных! А не как вы!» – показывал он заинтересованным, но бестолковым зрителям всей своей укоризненной позой.
Коты побойчее стараются восполнить пробелы в образовании своих иждивенцев более активно, чем насыщенный до кончиков ушей и хвоста степенной солидностью одышливый Стасик. По большому счёту он на людей давно уж махнул лапой. Вот мама его, кошка, которую люди назвали на своём некрасивом и, главное, совсем бессмысленном языке Барракудой, – та была куда более склонна к педагогике, в своих отчаянных попытках обучить необучаемых.
Мать свою Стасик помнил, но плохо, смутно, в основном по незабвенному и манящему запаху молока в слепом младенчестве. Не столько знал, сколько телепатически ощущал её потуги обучить людей уму-разуму. Маме достался куда более широкий мир: летом она гуляла в дачной местности, окружённой лесами и озёрами.
Нагулявшись, приносила людям какую-нибудь придушенную добычу в зубах. Глупые люди думали, что это она хвастает. Но добытчица Бара, кошечка ответственная и серьёзная, вовсе не хвалилась, а пыталась, в силу кошачьего инстинкта, научить свой выводок охотится.
– Вот так делай! – старалась втолковать огромным, но дефективным питомцам, чувствуя за них ответственность, как за своих котят. – Зубами лови, хватай! Горе вы моё, учу вас, учу, а вы так и не научились охотиться! Как жить-то будете?!
Когда в этой корректирующей педагогике не помогала мышь, выложенная на порог, – Барракуда шла дальше в наглядности и доступности урока: клала мышь прямо на одеяло, под нос хозяйке (надо отметить, что хозяек коты особенно жалеют!), и надеялась, что хоть так дойдёт до этой полезной, но слишком уж тупой особы. Иной раз – для доходчивости, да и просто в силу превратностей лесной охоты – мышей Бара заменяла крысой, или даже куропаткой, нутрией с примыкавшей к дачному кооперативу речной старицы… Но кроме визга или смеха Барракуда от людей так ничего и не добилась, и своё разочарование генетически передала Стасику.
