– «Раз, два, три, четыре, пять – будем сказку начинать! Бим Бом, Бим Бом! Загорелся кошкин дом. Эту сказку мы будем смотреть»?
– «Неееет»! Хором отвечали дети.
– «Эй: ты, кот Леопольд! Выходи, подлый трус! Может быть эту сказку?».
Задорно спрашивал у зрителей герой.
– «Нееет»! Всё с тем же энтузиазмом кричали дети.
– «А какую»?
– «Кот в сапогах, мы её уже третий раз смотреть будем»! Громко сказала с последнего ряда пухленькая девочка с двумя наспех завязанными красными бантами на голове.
«Пипец! Ну и как дальше играть? Бедных первоклашек из соседней школы в очередной раз привели на спектакль, который они уже смотрели». Подумал актёр, на секунду остановившись в нелепой позе со сползающей улыбкой, но тут же продолжил, снова растягивая губы в обворожительном кошачьем оскале. Как будто пластинку остановили пальцем, а потом отпустили, и звук, разгоняясь от низкого медленного, снова становится нормальным.
– «Да. Кот в сапогах. Правильно. Итак, мы начинаем: Жил был мельник, и было у него три сына: старший, средний и младший».
Его было трудно сбить. Актёра, который уже 15 лет играл этот спектакль в маленьком театре культурной столице нашей родины. То, что происходило сейчас, случалось часто. У школы абонемент, учителям удобно, не надо куда-то далеко везти детей. Прошли 200 метров и в театре. А что дети уже по несколько раз были на всех спектаклях, так это, как любила говорить Зав. Уч. Этой школы: «хорошо! Повторение-мать учения».
– «Но вот однажды мельник заболел и умер. После его смерти сыновья разделили наследство. Старшему досталась мельница, среднему – осёл, а младшему–кот».
«Кот в сапогах» значилось на афише. Сапоги действительно были. Настоящие, красивые, кожаные, с крепкими каблуками и вставленной под стельку сухой берёзовой корой. Так раньше делали все щёголи, чтобы при ходьбе сапоги издавали характерный «скрып».
Остальной же костюм был похож на бабушкин телевизор начала 90-х годов прошлого столетия. Дело в том, что он и был сшит в 90-е из того, с чем не жалко было расстаться во имя искусства. Время было тяжёлое, театр только начинал свою жизнь, и художник постоянно находился в стадии преодоления абстинентного синдрома. Иначе как ещё можно объяснить его концепцию?
В начале 90-х многие пожилые женщины вязали круглые скатерти из белых ниток и накрывали ими телевизоры. И именно из таких скатертей и был сшит костюм кота. «Вязаный кот» называли этот костюм работники театра. А когда со временем он стал рваться в разных местах и его начали латать, потому что, по словам администрации, денег на новый нет, и вообще это честь для актёра-играть в таком предмете культурного наследия, костюм стали называть–«штопаный кот».
«Штопаный кот в сапогах». Так он стал себя ощущать последнее время, выходя на сцену. Ему 35. Актёр, уже миновавший тот возраст, когда говорят «подающий надежды», но так и не доросший до «оправдавший их».
Хотя про «подающий надежды» не совсем верно. В одном из спектаклей он подавал шикарное меховое манто стареющей жене художественного руководителя театра Надежде Юсуповой по паспорту Шмаровой, а в девичестве Вяль.
– «Хуяль»! – Кричала она, когда кто-нибудь из окружающих случайно упоминал её родовую фамилию. И тут главное было быстро убежать. Видимо, у Надежды Владленовны были свои, очень веские причины забыть прошлое…хотя, по правде говоря, никто им особо и не интересовался.
– «Да! Младшему сыну мельника достался лишь кот. Но не просто кот!» Тут Александр, а именно так звали исполнителя роли Кота, сделал многозначительную паузу, и посмотрев вниз вместе с юными зрителями, в один голос произнёс: «А в сапогах и шляпе»!
В театр актёр Александр Бобров попал случайно. Пошёл помогать показываться однокурсникам, жаждущим попасть на сцену. Никого не взяли, кроме него.
