Нелегко бомжам при самоизоляции.
Еды мало, хлебных мест не осталось. Даже бабок из церквей как ветром сдуло. Сердобольные по домам сидят, а если кто и высунется, то бегом до магазина и обратно, обходя каждого встречного по кривой дуге. Какие уж тут бомжи. Самим бы выжить. Полгорода работу потеряло.
А еще патрули.
Бродят впятером туда-сюда, глазами зыркают. Сперва просто бродили, теперь приставать начали. Кто, зачем, куда вылез, куар-код покажи. А какой у бомжа куар-код, если из телефонов только кнопочная «нокиа», да и та лишь в тетрис играть умеет?
Беда.
В такое время лучше забраться куда подальше, в сады, огороды, на подножный корм из молодой травы, гнилого картофана и банок с соленьями, забытых дачниками.
Вот и Саша Белый давно бы уже слинял из города. Если б не нога.
Нога болела ужасно. Он не помнил, как и где ее повредил. То ли сам упал, то ли уронили. То ли с пьяных глаз, то ли с обкуренных. Сперва было ничего, но сегодня щиколотка распухла, покраснела и напоминала задницу павиана. Приходилось опираться на суковатую палку и отдыхать каждую минуту, стоя на одной ноге.
На вид Саше было от тридцати до восьмидесяти. Сколько ему лет на самом деле, он и сам толком не знал. Белым его прозвали из-за волос и клочковатой бороды, которые были того перламутрового цвета, что встречается у некоторых «мерседесов» и кухонь из Икеи. В темноте его борода даже немного светилась, что выглядело одновременно импозантно и устрашающе. Впрочем, воспитанники расположенного неподалеку коррекционного интерната №10 рассказывали о Саше и его прозвище совсем другие истории, в основном позаимствованные из сериала «Бригада». Саша не возражал. Каждый знает, что лучше слыть бандитом, чем бомжом.
В этот раз Саша прошел от Малой Ямской дворами, перебрался через пустынный съезд на метромост и тут же свернул на Енисейскую, к оврагу, оставив интернат в стороне. За плечами у него трясся холщовый мешок с нехитрыми запасами, в основном позаимствованными на рынке. На этих запасах можно было прожить с неделю, если экономить, а главное – хорошенько спрятать. Чем он и собирался сейчас заняться.
Солнце уже скрылось, редкие фонари едва горели, и тянущиеся по сторонам коттеджи и деревянные избушки выглядели одинаково угрюмо.
Это был один из тех уголков Нижнего Новгорода, что заставляли краснеть местные власти во время приезда больших московских начальников. Запыленная деревня, со свиньями и петухами, расположенная в двух шагах от центра, с грязью, развалинами, сожженными бараками и вонючей свалкой на склоне. По ту сторону оврага деревня продолжалась. Над одним из домов тускло светилась надпись «Буддистский центр», что делало картину совсем сюрреалистичной.
Он свернул в темноту и включил фонарик.
Луч выхватил: корявые кусты, остатки сгнившего забора и сидящего на пне старика Каргая в дырявом пальто и вязаной шапке.
Белый подпрыгнул от неожиданности.
– Итить твою налево! Мордва! Я из-за тебя чуть коньки не отбросил!
Старик Каргай невозмутимо сморгнул подслеповатыми глазками и сунул бычок в выцветшую пачку из-под «парламента».
– Ты чего здесь делаешь? – прошипел Белый. – Знаешь же – мое место. Ступай к себе в лес, не отсвечивай.
Каргай мелко потряс головой.
– Нельзя сегодня лес. Никак нельзя.
– Это еще почему?
Каргай приложил к губам корявый палец.
– Тссс… Слушай!
Белый недоуменно остановился.
Шумела листва, изредка кряхтели ветки, но в целом звуков было меньше, чем обычно. Даже собаки не брехали.
– Нечего тут слушать, – громко сказал Белый и перехватил палку поудобнее. – Давай, вали отседова.