«Ну хорошо же посидели!» Эту фразу Егор любил и ненавидел одновременно. Особенно когда она звучала из уст его самого близкого друга Гриши Сидельникова. С Гришей, а точнее, с Григорием Семеновичем, у них «хорошо посидеть» выходило редко, но чертовски метко. Каждая из их посиделок накрепко засаживалась в память колом. Хотя эти воспоминания были не из тех, которыми можно потом похвастаться перед внуками. Гордиться ночью, проведенной в «обезьяннике», или утром в травматологии добропорядочному пенсионеру не стоит.
Прошлый вечер особыми приключениями не грозил и вообще должен был пройти довольно буднично. Егор Филимонович собирался посмотреть матч между «Торпедо» и «Рубином». Особой феерии от футболеров он не ожидал. Но вечер выходного дня убить как-то надо. Дети укатили на дачу на неделю и забрали с собой внуков. А какие еще радости есть у почетного пенсионера, кроме внуков? Но только на экране телевизора появились составы команд, как в дверь раздался настойчивый звонок. Потом еще один, затем звонок залился беспрерывной трелью. И продолжал он верещать до тех пор, пока Егор не отпер дверь.
– Филимоныч, ты пока догребешь, у меня инсульт случится. – Гриша, конечно же, лукавил, несмотря на седую гриву и бороду, инсульт у него мог случиться только от соприкосновения лба с рельсом.
Да и то не факт, этот старый дуб и целым тепловозом было не свалить. Однако Гриша принес с собой нечто, что магическим образом могло сбить с ног даже его.
– Ты не погорячился? – Егор кивнул на два тяжеленных пакета, которые Гриша с трудом удерживал в левой руке.
Из пакетов выглядывали деревянные крышки двух бочонков. И Егор прекрасно знал, что Гриша в этих бочонках обычно носил. Его старинный друг считал, что пластик – материал мертвый. Химоза, которая ни в коем случае не должна соприкоснуться с настоящим «Бархатным».
– Будет лишним – останется на завтра, – оптимистично заявил Григорий, протягивая для рукопожатия правую клешню. Пусть Грише уже было за семьдесят, правая кисть давила, как стальные тиски. Да и левая не особо отставала. – Хотя сегодняшнее на завтра переносить – грех!
– С чего это бы? День какой-то особенный?
– Да ты что?! Забыл?! Как?! – Казалось, что даже седая борода Семеновича побагровела от возмущения.
И только тут Егор заметил под рубашкой у приятеля тельняшку.
– День? Тот самый?
– Да конечно, тот самый! Как ты вообще забыть мог, старая ты калоша! – Брюзжа, Гриша отодвинул Егора от двери и зашел в квартиру.
Не то чтобы Егор забыл, что в последнее воскресенье июля отмечается День Военно-морского флота. Он просто не уследил, что сегодня воскресенье. Пенсионный возраст имеет свои привилегии – тебе не обязательно знать, какой сегодня день. Вся твоя жизнь ровно размазана между очень условным началом и концом недели.
– А это, та-да-а-ам, – Гриша помахал бутылкой с прозрачным содержимым, – если нам вдруг не хватит!
– Ладно, тащи в холодильник, – распорядился Егор, а про себя подумал: «Я об этом пожалею».
Егор с Гришей болели за разные команды, но для приятелей, дружба которых началась тридцать лет назад, это не было яблоком раздора. Они от души радовались и праздновали мячи, залетевшие в любые ворота. Отмечать было что – матч выдался богатым на голевые моменты, жесткие столкновения игроков и «горчичники». Накал страстей царил нешуточный, пиво текло рекой, и в этот мутный нефильтрованный поток незаметным ручейком влилась и беленькая.
«Ну хорошо же посидели!» Это да. Тут не поспоришь. Но у всего бывают последствия. И наутро последствия были такими, что Егору захотелось умереть, не приходя в сознание. А кому такое сознание нужно? С накатывающими приступами тошноты, подрагивающими конечностями, дикой головной болью и гулом в ушах. Причем гул не как обычно после жуткого похмелья, а со странностями. Он был импульсным, то нарастал, грозя разорвать череп в клочки, то отступал, даря моменты благостного облегчения.
