Я шла по старой, хорошо утоптанной тропинке между деревьев, и ноги заплетались друг о друга. Мне было так плохо, что казалось, если остановлюсь, мигом упаду на колени и закричу одну-единственную заезженную фразу: “За что?!”
Ну не может бесконечно сыпаться гадость на одного человека, не может! Я так думала раньше…
А теперь все стало совсем скверно.
Потерять работу, будучи матерью-одиночкой, – это было моим самым страшным кошмаром. И он сбылся. Максимка слишком долго болел в последний раз, и сегодня, отведя его в сад, я выслушала нагоняй от воспитательницы. Три месяца неуплаты… Надеясь все наверстать, набрав смен без выходных, я помчалась на работу. И получила устную инструкцию от начальника о том, как писать заявление по собственному желанию. Если не хотела неприятностей, которые он мог организовать, нужно было уходить с миром.
Людка со Светкой спорили с ним. С пеной у рта девчонки доказывали, что пойдут в суд, доказывая свои права, и он пожалеет! А я… я сломалась в тот момент.
Мы с Максимом оказались просто двумя мелкими рыбками, выброшенными на берег и медленно умирающими без необходимой живительной силы. Денег, будь они прокляты!
Сынишка в свои четыре с небольшим не понимал всей серьезности ситуации, но и он слышал, как арендодатель нашей квартиры ругается с мамой за просроченный месяц…
Я старалась оградить единственного дорогого человека от свалившихся проблем, но это становилось все тяжелее. Мир, прежде прекрасный, играющий всеми цветами радуги, словно свихнулся, навалился на меня, заставляя задыхаться.
Передо мной возникло дерево. В буквальном смысле. Тропинка резко вильнула в сторону, а могучий дуб заставил остановиться. Я бессильно посмотрела на него, привалилась, обняла и тихо-тихо всхлипнула.
Нельзя было давать волю слезам. Нельзя. Слабости нельзя давать волю! Никогда.
Новый всхлип был громче. Плечи дрогнули, поникли…
В груди разрасталась боль, как черная дыра, поглощая всю радость, всю любовь, все хорошее, что я берегла и хранила в себе.
Плотнее прижав лоб к коре дерева, я собиралась закричать. На разрыв. И плевать на то, что в парке, где-то совсем неподалеку, бродили люди. Безразличные к чужому горю, занятые только собой и своими делами…
А я одна.
– Мм, – вырвалось из плотно сжатых губ. – Как же это…
Совсем нет сил противиться удушающей тоске… И так страшно, так…
Я вздрогнула.
Что-то коснулось моей ноги. Осторожно, но настойчиво. Дрожь прошла по всему телу, отрезвляя и возвращая в реальность.
Посмотрев вниз, я ошалело уставилась на небольшой наглый комок на четырех лапках с кучей складок. Он не просто стоял рядом с моей туфелькой. Нет! Эта маленькая божья тварь с бабочкой, прикрепленной прямо на ошейник, примерялась, чтобы нагадить на меня!
– Это что такое? – сиплым, едва слышным голосом проговорила я. – Кыш!
Кашлянув, прочистила горло. Псина засунула вываленный до этого язык в пасть и вскинула голову, недоуменно на меня посмотрев.
– Кыш! – повторила я. – Ты! А ну пшел!
– Рр, – неуверенно ответила мелкая, чуть кудрявая собачонка.
– Рр-р!!! – показала я ей, что тоже умею рычать. Причем с нотками истерии.
Пес проникся, отступил на пару шагов, склонил голову в одну сторону и снова вывалил язык.
– Иди-иди, – я замахала руками, вытерла одинокую слезу, сбежавшую из глаз. – А не то!..
Договорить не успела, потому что меня перебили. Красивый низкий мужской голос громко вещал откуда-то из-за моего уже родного дуба:
– …сгинул куда-то. Я тебе говорю, этот пес сведет меня с ума раньше, чем она сдастся. Мне кажется, не так уж он ей и нужен, этот ссыкун. Погоди, позову его. Термик! Терминатор! Где ты? Эй! Нет его. Может, украли?
В голосе мужика послышалась плохо скрываемая надежда.
