Лезвие ножа врезалось в решетку поперек изогнутых прутьев. С кованых завитков слетели искры, зубы свело от скрежета.
– Проваливай! – прорычала тощая девчонка и опять ударила ножом по перилам моста. – Чего уставился?
Она грозно шагнула к Стелу и вскинула руку для удара в живот. Нет, глупости: она вряд ли умеет обращаться с оружием. Все это блеф, истерика.
Она даже не попытается его убить.
Наверное.
– Лезвие затупится, – Стел хотел сглотнуть слюну, но во рту пересохло.
– Затупится? Проверим? – прохрипела она и уперла лезвие в его грудь.
Вышло до того нелепо! Ясно же, она не сможет его убить.
Его – не сможет. А себя?
Эту бродяжку Стел увидел случайно, когда шел через парк. Непривычная тишина сковывала темные аллеи: горожане разошлись на вечернюю молитву, и только ветер скрипел ветвями, раскачивая масляные фонари. От старого пруда тянулся туман, к сырости примешивалась дымная горечь очагов и запах дворцовых конюшен. На горбатом мосту чернел тоненький силуэт оборванки. Веревка от ее шеи тянулась к камню у ног.
Стел не смог пройти мимо.
А теперь она угрожала ему ножом, сутуло ежась под суконной робой, и кусала обветренные губы. Стриженые кудряшки липли к потному лбу, острые скулы казались трогательно чумазыми, будто она по-детски размазывала слезы грязной ладонью.
Стел не шевелился, дышал подчеркнуто ровно и смотрел ей в глаза. Крапинки у громадных зрачков желтели болотными гнилушками, кровавая сетка оплетала белок, но больше ничего увидеть не удавалось. Магическое чутье Стела рассеивалось, скользило по ее коже как по мокрой брусчатке, отполированной поколениями горожан.
– Я верю, что нож острый, – Стел тщательно проговаривал каждый слог. – Давай не будем проверять? У меня нет оружия. – Он показал пустые ладони. – Я всего лишь проходил мимо.
Она опустила нож и ответила куда спокойнее:
– Так и иди, куда шел.
– Но я хочу побыть здесь. – Стел решил вести себя как ни в чем не бывало: будто они знакомы сто лет, случайно встретились сегодня в парке и она вовсе не собирается топиться. Он облокотился о перила, рискнув повернуться к ней боком – опасно, но только так можно попробовать ее переиграть. – Знаешь, почему я люблю это место?
Она осоловело выпучила глаза и молча облизала губы. Вовсе не девчонка – едва ли младше Стела, – видимо, худоба и угловатость сбили его поначалу с толку.
– В детстве мы с отцом кормили здесь лебедей, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Они жили в той высокой клетке посреди пруда, видишь? Смотритель выпускал их вечером, и они плавали вдоль берега, надменно выгибали шеи и вовсе не смотрели на людей. Но хлебные крошки с воды собирали.
– Болото тут теперь, и прутья из клетки этой твоей все повыломали, – бродяжка перегнулась через перила и сплюнула в воду, обнажив желтые зубы.
У нее желтые зубы!
– Закурить не найдется? – сообразил Стел.
Самоубийца скривилась и презрительно фыркнула:
– Ты не куришь!
– Никогда не поздно попробовать что-то новое! – он бодро подмигнул.
Она сморщилась сильнее – да, пожалуй, он переигрывал.
Из голенища ее сапога появилась облезлая коробочка с гравировкой в виде меча, пронзающего солнце, – символ рыцарей Меча и Света, защитников святой веры. Такая была у отца, но у нее-то откуда? Украла?
Непослушными от холода пальцами она расправила пожухлый овальный лист с короткими зубцами, высыпала травяную смесь, покатала пальцами, обмотала бечевкой и затянула. Заложив самокрутку за ухо, она занялась следующей с таким лицом, словно это было самым важным делом в ее жизни.
Или самым последним делом.
Стел завороженно за ней наблюдал и вздрогнул от хриплого вопроса:
– Огнива нет? – бродяжка протягивала ему самокрутку.
Он потер большой палец об указательный – вспыхнул язычок пламени.