Высоки эльфийские тонколистные леса, серебрятся ажурными листочками, шепчутся звонким голосом, нежным, девичьим. Молвят они о своём: о льдистом-голубом ручье, который этой ночью был потревожен человеческою рукою, о слишком громких шагах, которые разбудили тысячелетнюю вечность потаённых уголков, сокрытых от эльфийских глаз и тем более от людских, о широких взмахах крыльев голубого дракона и паутинке сторожевого заклятия мага-охранителя на нём… Много о чём они шептались, да правды никогда не познают, ибо я была тенью в этом мире, невидимой и неведомой для местных чар.
Сверкали кристаллы инея на мшисто-зеленых травах, окутывал холодным дыханием лесной дух, заставляя кутаться в черный полушубок. Зима не властна над зеленью эльфийских лесов, но воздух ей покоряется, морозит кожу, леденит тонкие пальцы, унизанные кольцами с зелеными и черными каменьями.
Легкий звон – и тонкий стебель яснолика северодвинского покоряется. Он цветет маленькими звездочками с узкими белыми лепестками и входит в силу в новолуние на третий день первого месяца Темной владычицы, или же Темной матери, как говаривают в иных краях.
Второй, третий, четвертый – и вот уже собран пучок стеблей редкого цветка. Тонкий серебряный ножичек с витой рукояткой, украшенный россыпью хризолита, складываю в кожаную суму. На руки быстро надеваю черные перчатки, скрываясь от укусов зимы.
Кругом – тонкие стройные великаны-деревья с серебряно-зелеными листьями, только слева прячется за высокими травами звонкий родник, в котором я ополаскивала и заговаривала нож перед сбором яснолика. К нему я и направилась, чтобы очистить тонкое лезвие от сока растения. Сок практически безвреден – так, немного закружится голова, если попробовать на вкус, да останется на языке привкус горечи. Но свойства трав накладываются друг на друга, и после сбора нужно чистить нож проточной водой и шептуном.
– Тьма и свет тебя ласкают да водой хворь снимают, чистотой наполняют, заново рождают, стань же впредь как дитя рожденное, без греха и боли явленное, Темной матерью заклинаю, Светлую мать в свидетели призываю… – тихо шепчу, сбросив перчатки и ополаскивая в роднике нож. Трижды повторить – и достаточно для простой процедуры сбора трав.
Кончики пальцев заледенели, да уже дело закончено. Снова перчатки скрывают руки с кольцами, снова ветер дует в лицо, принизывая насквозь лес с пролива, снова кутаюсь в черный мех и прячу уши под черной меховой шапкой.
Лес заканчивается песчаником вперемешку с островками высокой травы, а у самой кромки воды дожидается деревянная лодка с провожатым.
Он невысок, худ, ежится в темном тулупе, высматривает меня. Когда подхожу, молча садится у носа, достает дудочку и заводит тонкую мелодию. Мы легко отплываем от берега.
Ветер подхватывает мелодию и несёт нас к острову. Вначале он виднеется тонкой темной полосой вдали, и постепенно приближается. Сколько здесь километров? Каждый раз пытаюсь прикинуть да не могу определиться. Десять, пятнадцать? Вряд ли больше.
Ветер дует в спину, но мех не даёт ему проникнуть глубже и схватить сердце ледяными вихрями. Он дотягивается только до горла и колет, и пить мне сегодня отвар вместе с настойкой, если не хочу заболеть. Стоил ли того яснолик? Стоил.
Мы подплываем к человечьему острову, вот уже виднеется каменный пирс и темно-серые домишки, одноэтажные, хмурые в такую рань. Деревня ещё не успела проснуться, дети ещё не выпили парного молока с блинами, не стащили у мамы свежеиспеченную лепешку со стола и не выбежали на улицу месить грязь. Что им эта хмарь – главное, с друзьями в «Поймай некроманта» играть или бегать по дорогам за тенью дракона с стражем на спине.
Страж меня не трогает. Я могу беспрепятственно посещать эльфийский пограничный лес и возвращаться по ничейным водам в деревню, а он – обращаться ко мне за зельями и сводить с нужными людьми. Кому нужными – тут ещё вопрос, ему или мне.
