Когда человек счастлив, ему кажется, что свою жизнь легко контролировать. Конечно, мы ведь сами хозяева своей судьбы. Сами строим ее так, чтобы нам было удобно и комфортно существовать. Если ты не слабак. Все складывается, как ты планируешь, в разумных, конечно пределах, даже если это получается не сразу. Возможно для кого-то проходят дни, а может быть даже долгие годы, прежде чем наступает уверенность в том, что теперь-то уж точно все идет правильно, что именно сейчас ничто не может нарушить устроенный порядок вещей и образ жизни.
«А потом? Потом – ситуация. Ты сидишь и сам себе задаешь вопросы, зачем было все это строить, если так легко разрушить? И главное – как дальше жить? Как жить, если ничего нельзя изменить?».
В дорогой иномарке, припаркованной недалеко от обшарпанных корпусов городской больницы, сидели двое. Супруги Назимовы.
Он вцепился в руль обеими руками так, словно автомобиль мчался на бешеной скорости. Как будто еще мгновение и машина с грохотом улетит в кювет. Он держал руль, как спасательный круг. Как будто сейчас, в это мгновение решится вся его дальнейшая судьба.
Борис долго смотрел прямо перед собой, ему казалось, что машина действительно мчалась на огромной скорости по автостраде. Он не мог повернуть голову и посмотреть на соседнее сиденье. Там, где сидела его супруга Светлана. «Как же дальше-то жить?», – чуть было не произнес он вслух. Мельком взглянул на жену и еле сдержал почти слетевшие с губ слова.
Ему, внешне совершенно уверенному в себе, интеллигентному мужчине, на самом деле было невыносимо страшно. Совершенно невыносимо страшно даже посмотреть в сторону Светланы – той хрупкой, стройной женщины, которая прожила с ним два десятка лет, которая знает его как свои пять пальцев. Он боялся посмотреть в сторону Светланы. А в висках бесконечное количество раз стучала фраза – как же дальше жить?
На улице в эти дни стояла поздняя осень. Последние деньки перед предстоящей долгой зимой. Скоро выпадет снег и не останется на улице и следа от опавшей листвы.
В это время дня парк на территории больницы был почти совсем пуст. Кое-где, вдали можно было увидеть прогуливающихся больных, спешащих из корпуса в корпус медицинских работников.
Серое небо сгустилось. Казалось, вот-вот грянет буря. Но как бывает перед бурей – стояло угнетающее затишье. Почти вся листва с деревьев облетела. С одной из веток каштана оторвался один из последних полузасохших листиков и медленно, лавируя из стороны в сторону, опустился на тротуар. Почему Борис смотрел именно на этот листик?
Вдали дворник сметал остатки лета в небольшие холмики-кучки. Они повсюду дымились.
Назимовы так и сидели молча. Не разговаривали, не смотрели друг на друга, из машины при этом не выходили. Но было пора. Надо было выходить и идти туда. В это страшное место.
Светлана долго смотрела в одну точку. Там, впереди находилась детская площадка. Неуклюже стояли покореженные, заржавевшие детские качели. Ни детей, ни людей на площадке не было.
Борис Назимов первым нарушил гробовое молчание. Как-то невольно это вышло, как будто произнес вслух то, о чем думал, а точнее, что чувствовал.
– Я… боюсь.
Он медленно повернул голову и посмотрел на жену. Вот и Светлана отвела взгляд от детских качелей и тоже повернулась. Они встретились взглядами.
Борис заметил, что у супруги легкий макияж немного размазан. Глаза покраснели от слез. Губы припухли. Но он видел и кожей чувствовал, как Светлана старается сдержать слезы. Однако предательская слезинка все равно стекла по щеке.
Назимова, плотно сжав губы, на мгновение закрыла глаза, как будто про себя читала какую-то молитву, потом резко открыла дверь машины и вышла.
