Наконец-то в корпусе санатория водворилась долгожданная тишина. Расписание, предписывающее отдыхающим ложиться спать в одиннадцать часов, выполнять никто не торопился. Народ успокаивался часам к двенадцати, и то в лучшем случае. Зачастую персоналу приходилось обходить этажи и крайне вежливо, чтобы никого не обидеть, упрашивать шумевших удалиться в свои номера.
Вот и сегодня Даше, дежурившей в ночную смену, пришлось уговаривать шумную компанию на пятом этаже. Вняли они ее словам лишь после того, как к ней присоединился внушительного вида охранник и с намеком спросил, сколько дней у них осталось до конца путевки. Смекнув, что из санатория за дебош могут попросить задолго до окончания срока, ищущие сомнительных развлечений отдыхающие соизволили уйти, пошатываясь и матерясь.
Даша обошла все оставшиеся этажи и вернулась в сестринскую. С облегчением сбросила надоевшие туфли, забралась в мягкое, просиженное за многие годы кресло, стоявшее в углу комнаты, и подогнула ноги калачиком. От потока холодного воздуха из приоткрытого окна слегка знобило.
Чтобы согреться, закуталась в большую серую шаль, укрывшую ее с головы до пят. От нежного кроличьего пуха сразу стало тепло и уютно. Шаль была Марьи Ивановны, ее сменщицы, мастерски связанная ею из пуха выращенных на своем приусадебном участке кроликов во время таких же бесконечных ночных бдений. Даша взяла шаль без спроса, но была уверена, что хозяйка возражать не будет. Этой шалью пользовались все работающие по ночам медсестры. В сестринской всегда царила прохлада, и теплая шаль помогала перенести долгое сидение в кресле без особых последствий.
Огромный санаторий, где она работала, состоял из нескольких корпусов, различающихся степенью комфорта, от которого зависела цена, которую выкладывал тот или иной пациент за проживание и лечение. Летом здесь для приезжих был рай: красивая большая река с благоустроенным пляжем, густой лес с ягодами и грибами.
Зимой чуток похуже, но тоже неплохо – можно было неспешно гулять по сосновому бору, дыша чистым воздухом, пронизанном терпким запахом хвои, любуясь причудливыми деревянными фигурками, вырезанными местными умельцами, кататься на лыжах или бегать на коньках.
Даша служила медсестрой в самом престижном и дорогом номере пятом. Вообще-то у каждого корпуса было свое, достаточно претенциозное, имя, но сотрудники упорно называли их по времени постройки – первый, второй, третий, и так далее.
Штат сотрудников в санатории был большим, но и пациентов хватало. Летом, при полной загруженности, счет шел на тысячи. С одной стороны, работать в таком ухоженном и красивом месте было престижно и довольно денежно, но, с другой, требовалась услужливость до угодливости. Малейшее недовольство какого-нибудь чванливого проживающего, и сотрудник увольнялся без разбирательств, что зачастую оборачивалось настоящей трагедией.
Не особо боялись только те, кого связывали с верхушкой администрации родственные или другие, еще более надежные, отношения, да и то до известных пределов. Недавно за шашни с постояльцем была уволена даже племянница главного бухгалтера, работавшая процедурной сестрой в шестом корпусе. Постаралась ревнивая жена, у которой оказались весьма влиятельные знакомства. А у Даши заступников вовсе не было, поэтому приходилось быть очень исполнительной.
Работу в их маленьком поселке было не найти. Здесь все жили за счет санатория, и даже самый маленький ребенок знал, сколько путевок продано на тот или иной месяц.
Через час у Даши от долгого сидения в кресле затекли ноги, и она резко помахала ими в воздухе, чтобы восстановить кровообращение. Ужасно хотелось лечь на диван, стоящий в холле, и вытянуться во всю длину, но она боялась. Если до главврача, не дай Бог, дойдет, что она спит на дежурстве, вылет без выходного пособия ей обеспечен, прецеденты уже были.
