Ты есть владыка льда, ты есть снег последних дней.
Если я сложу все воспоминания, поверну время вспять, возвращу юность, разожгу прошедшие годы в играющие в темноте огоньки, тогда…
Это не ложь, не выдумка… В юности меня действительно посетил такой сон. Я прекрасно знал, что он нереален, но отделаться от ощущений после него никак не получалось.
Итак, я стоял на безлюдном ледяном поле, и огромный ледник, подобно топору, раскалывал надвое голубое небо. В спину мне, не прекращая ни на секунду, дул сильный ветер; он гнал клубы снега к далекой линии горизонта, и ворох снежинок мешал взору, превращая все передо мной в сплошную белизну.
Пространство заполнял резкий свист, бил по ушам и словно в груди, причиняя боль.
На зеркально ледяном поле безмолвно появились серебристые рыцари и укутанные в черные мантии маги; в их глазах, казалось, таился покой всей огромной Вселенной. Я двинулся к ним, приближаясь медленно, шаг за шагом. Мое сердце наполнилось волнением и страхом, и в следующее мгновение я уже сам был их частью.
…Сейчас я уже запамятовал, кем именно стал – серебряным рыцарем или же черным магом.
Когда я сел за это предисловие, с момента написания романа минуло уже целых восемь лет. Сколько это? Если взглянуть с точки зрения продолжительности жизни, которая в среднем составляет восемьдесят лет, то это ее целая десятая часть. А если сравнить эти годы со сроком нашей золотой юношеской поры?
Эти восемь лет займут ее всю.
Похоже, что, потихоньку становясь старше, люди начинают так же потихоньку возвращаться мыслями в прошлое, и неважно, о неудачах или победах они, серые или же наполнены красками. Это занятие подобно лакричной конфете – рассасывая ее, ты каждый раз открываешь новый вкус, в сладости проявляется легкая горечь, и ты едва заметно морщишься.
В большинстве своих воспоминаний мы обязательно невежественны и просты, незрелы и импульсивны, поэтому они наполняют наши сердца множеством, множеством сожалений. И все же пусть и совсем немного, но эти воспоминания пробуждают в нас и непонятную зависть, тягу к тем прошлым нам.
Кажется, что двадцатичетырехлетнему человеку, которому вот-вот стукнет двадцать пять, не очень-то и подобает быть чересчур сентиментальным. Во мне накопилось немало смущения и стыда из-за того, что когда-то я изливал на бумагу воспоминания и события из собственной жизни. Возможно, лишь опьяненные юностью люди способны так смело открывать другим свое сердце, хрупкую шершавую наружность или гладкое и холодное нутро, торжественно выставлять напоказ личные чувства и переживания, чтобы найти в сердцах других людей сочувствие или же вызвать презрительную усмешку. Теперь, когда минуло столько времени, уверенность и самоотверженность моей юности заставляют меня лишь протяжно вздохнуть.
В семнадцать лет я был невозможно отважен.
Нынешний же я похож на обряженного в доспехи медвежонка от PRADA, что люди вешают себе на сумки. Я такой же крепкий, непробиваемый, я интересен людям, но далек от того себя, стоявшего на краю мира.
Вновь просматривая эпилог к «Ледяной фантазии», помимо небольшой склонности к драматизму, я обнаружил, что выразил много искренних чувств, которые нынешний я изложить бы не смог. Сегодня, повзрослев, я уже давно выработал привычку передавать все внутренние переживания через созданных мною героев историй. Это спасает от части критики, потому что все остается в рамках дисклеймера «Данная история является вымыслом».
