© С. Я. Левит, составление серии, 2018
© В. В. Глебкин, текст 2018
© Центр гуманитарных инициатив, 2018
Как-то на занятии спецкурса по когнитивной лингвистике одна из слушательниц спросила меня, чем вызван столь странный методологический консерватизм, присущий лингвистике во второй половине XX столетия. Действительно, базовые основания, на которых возводятся фундаментальные лингвистические теории, на фоне эпистемологических открытий XX века выглядят как глубокая архаика. Лицо физики в этот период определяют теория относительности и квантовая механика, главный результат которых для теории познания состоит в отказе от представлений о не связанном с наблюдателем, существующем по вечным и неизменным законам мире, в признании необходимости включать наблюдателя и измерительную процедуру в теоретическую модель. Позднее в космологии значимость позиции наблюдателя выражается в так называемом антропном принципе, довольно размытом по формулировке, но крайне показательном методологически: невозможно говорить о вселенной вне человека, который взаимодействует с ней, задавая точку отсчета и базовую систему координат[1].
В социальных и гуманитарных науках аналогом названных субъектно ориентированных установок стало введенное Максом Вебером понятие «идеального типа», рассматриваемое им как ключевой инструмент для проведения конкретных исследований (Вебер 1995а (1904)). Методологический императив Вебера, как, впрочем, и антропный принцип, развивает положения кантовских антиномий: научные категории, такие как капитализм, эпоха Возрождения, протестантизм, представляют собой не факты объективной реальности, а инструменты для ее описания; каждый из этих инструментов несет на себе печать профессиональных интересов, мировоззренческих пристрастий, ценностных установок использующего его исследователя. Другими словами, взгляд исследователя на изучаемую реальность субъективен, и эта субъективность является не досадной помехой, которую можно устранить при корректной работе, а необходимым предварительным условием исследования. По Веберу, важно осознавать ограниченность используемых категорий и, работая в рамках этих ограничений, добиваться внутренней непротиворечивости и отчетливости категориальной структуры.
Определенной параллелью к результатам Вебера стали работы постпозитивистов: Карла Поппера, Томаса Куна, Имре Лакатоса (Popper 1962; Кун 1977 (1962); Лакатос 1995 (1968)). Их эпистемологический итог выразился в опровержении классической схемы эволюции научной теории, в которой ключевую роль играет экспериментальное подтверждение или опровержение теоретических предсказаний. Исследования постпозитивистов показали, что в действительности никакой эксперимент не может не только доказать, но и опровергнуть теорию из-за наличия ряда граничных условий, дающих теории пути для отступления, и что реальный процесс смены теорий, или, точнее, говоря языком Куна, смены научных парадигм, оказывается гораздо более сложным. Определяющую роль в этом процессе играет устоявшаяся позиция научного сообщества, опирающегося на сложную систему критериев и оценок, часто носящих иррациональный характер.
Еще один важный вектор в эпистемологии прошлого столетия задает идея развития, выраженная в целом ряде философских и психологических школ (например, в школе культурно-исторической психологии, генетической эпистемологии Ж. Пиаже, в эволюционной теории познания (Кезин 2006)). Представление о знании, мышлении, восприятии мира как эволюционирующих системах, формирующихся в процессе взаимодействия человека с окружающими его природной и социокультурной средами, оказывается определяющим для этого направления и выступает как одна из эпистемологических доминант для науки XX века в целом.
