За 15 лет до описываемых событий
Женька умирала. Нас с ее парнем пустили в реанимацию, потому что всем все было понятно. Не знаю, можно было бы спасти Женьку, если бы она оказалась не в сельской больнице, а в дорогой городской клинике с самым современным оборудованием. Мне казалось, что Женька сама не хочет жить после случившегося. Насильники сбежали, и навряд ли их будут искать с большим рвением. Это была «золотая» молодежь, которая успела прославиться в нашем районе своими кутежами. Они здесь многих достали. Но ни жители окрестных деревень, ни мы, детдомовские, ничего не могли сделать. Имен и тем более фамилий насильников Женька не знала, они называли друг друга странными прозвищами, но она запомнила много деталей и теперь спешила рассказать их нам.
Следователю она ничего из этого не сказала, она только просила позвать нас. Нам по ее просьбе позвонила нянечка. Мы примчались, нас пустили – и Женька говорила и говорила, слабея с каждой минутой. Но она держалась, чтобы успеть сказать все. И она просила нас не пороть горячку, а отомстить только тогда, когда мы станем сильными, взрослыми и богатыми – то есть такими людьми, с которыми считаются. Женька не хотела, чтобы мы как-то пострадали. Мы должны быть осторожными. Мы должны подождать. Пусть придется ждать долго, но это лучше, чем пострадать. Она сказала, что будет помогать нам оттуда, будет молиться за нас там. Просила похоронить ее рядом с бабушкой. Мы обещали назвать наших детей Женьками, ведь это имя подходит и мальчику, и девочке.
Она умерла, держа нас за руки, одна ее рука лежала в моей, вторая – в руке ее парня, с которым у них была первая любовь. До секса у них еще не дошло! Он относился к ней трепетно. Был только первый поцелуй. И мы были еще совсем юными. А эти сволочи… Я точно помню минуту, даже секунду, когда Женькина душа отделилась от тела. Я это видела или, скорее, почувствовала.
Тот проклятый дом мы все-таки сожгли. Причем показал нам путь один из охранников – и мы проскочили не замеченными ни людьми, ни камерами. Охранник был деревенским мужиком, знал о происходящем в «элитном поселке» и не представлял, как с этим бороться.
На Женькины похороны пришел весь наш детский дом, было много деревенских, приехал какой-то мужик из районной администрации, говорил правильные слова. Но насильников так и не наказали. Их просто не искали, хотя знали, из какой они компании. Сотрудников правоохранительных органов тоже можно было понять просто по-человечески. Ведь они знали, что даже если дело и откроют, то быстро закроют то ли из-за отсутствия состава преступления, то ли доказательств, то ли еще на каком-нибудь основании; свидетели, если такие вообще найдутся, откажутся от своих показаний. Да еще и особо рьяные или честные сотрудники могут получить по шапке. Кому нужна лишняя головная боль?
Оказалось – нужна. Только, конечно, не головная боль. Месть.
Можно сказать, что я за один день лишилась и мужа, и работы. Вообще-то я оптимистка, и мой девиз: «Все, что случается, – к лучшему». В конечном счете так и оказалось, но в те дни мне было паршиво.
С мужем мы прожили почти пять лет, первые два года из них были самыми счастливыми в моей жизни. А за свои нынешние тридцать плюс один я натерпелась немало. Первые четыре с половиной года, пока я еще была личностью бессознательной (или мало сознающей), я прожила с мамой и бабушкой, причем, когда мне было два с половиной года, появился братик. Естественно, я ревновала. Я даже сейчас помню, как ревновала и как ревела, оттого что внимание мамы и бабушки переключилось на братика. Мать с отцом разбежались, когда мне не исполнилось и года, и он не бывал даже наездами, то есть отца в своем детстве я не помню. Я с ним познакомилась уже взрослой. Я не знаю, от кого мать родила брата. Какой-то мужик к нам приходил, но на ней не женился. Его я не помню вообще.
