Часть Первая «Детство - Юность»
Тогда она была просто Люськой или Людмилой Веревкиной, так было
записано в классном журнале старой школы, еще дореволюционной
постройки на окраине Москвы, куда волею судьбы их с Тоськой
Нечаевой записали в один первый «Б» класс. Собственно, Люська и
была ее подругой по парте и по дворовому послевоенному детству.
Старая, деревянно-барачная Москва конца 40-х годов… голубятни,
сараи с курами и кроликами, поленницы дров для печек, незапертые
двери… сейчас диву даюсь, как не боялись восьмилетней девчонке
давать в руки топор. Тоська, крепко сбитая, лихо научилась колоть
дрова, а бывало, что вставала в пару со взрослыми пилить бревна. Уж
не знаю какой от нее был толк, но занятие это ей нравилось, и она с
радостью соглашалась. Взрослые, сами недавние деревенские жители,
перебравшиеся в Москву, резонно рассудили: - Пусть приучается…
мы-то в ее годы уже во всю помогали: и дрова кололи, и воду носили,
и много чего еще! С самого малолетства тяготы несли и ничего.
Короче, благодаря Богу, руки-ноги Тоси остались целы после близкого
общения с колюще-режущими предметами, ведь и топор, и пила были
всамделишные, настоящие.
Но было в том бесшабашном детстве и много радости: ощущение
полной свободы действий и передвижений. Главное было вовремя
вернуться к ночи, а так… где-ты, с кем ты, старенькую бабушку
волновало мало. Мать Тоськи была все время на работе, приходила
усталая и поев, заваливалась спать, чтобы встав рано утром, успеть
сделать какие-то дела по хозяйству и бегом на завод. Опоздание на
режимном предприятии каралось жестко, а за прогул можно было и под
суд пойти, как в недавние военные времена. Хорошо, что завод был
совсем рядом, минут семь ходьбы, а если бегом, то и того
меньше.
Ради правды скажу, что в тогдашней
барачной Москве дрались часто и громко. Жили скученно и
«уплотненно» в комнатушках с тонкими перегородками, битком набитыми
родней от мала до велика, развернуться было негде, поэтому дрались
во дворах с криком, ором, до крови, собирая тем самым толпы зевак.
Привычка бегать смотреть на драки и пожары перекочевала в Москву
вместе с бывшими деревенскими жителями, прибывшими в нее в
двадцатых-тридцатых годах прошлого столетия. В шестидесятые
началась массовая застройка пятиэтажками, люди переехали в
отдельные квартиры, так постепенно племя это вымерло. Дети их стали
москвичами, пусть и в первом поколении, а сейчас, по прошествии
более полувека, окончательно исчезли и бабульки на лавочках.
Современным бабушкам и дедушкам некогда, они лучше в соцсетях
посидят и там все пообсуждают. Даже соседи по лестничной площадке
теперь не знают друг друга по имени и в лицо. И все изменилось за
какие-то полвека.
А тогда мы росли на улицах города, он был нам, как дом родной. В
старых дворах, среди зарослей космей и мальв бегали дети, понятия
не имеющие, что такое мобильник и затягивающие в него соцсети и
игры. Играли в мяч, в классики, в скакалки, мальчишки в войнушку и
в казаки-разбойники. Все это доставляло нам огромную радость. Кино
было сродни улету в виртуальную реальность, эффект был почище чем
от новомодного 3Д, а эскимо на палочке за 11 копеек радовало не
меньше чем поход в Макдональдс современных детей. Уже давно став
взрослой, понимаешь, что настоящее счастье человек испытывает
только в детстве, несмотря на склоки родителей, школьные
неприятности, ты твердо веришь, что впереди жизнь и так хочется
побыстрее вырасти.
Их было трое закадычных подруг: Тося, Лида и Люся. Втроем они
образовывали единую сущность, хотя по отдельности были такие
разные: бесхитростная до дури Тося, хитренькая, но так, что все об
этом знали, Лида и мудрая не по годам Люся. Умна она была каким-то
чисто житейским умом, которым обладали женщины опытные, постарше.
Может сказалось то, что растила Люську бабка, которая ей не была
родной, а так, какой-то дальней одинокой родственницей. Именно от
этой молчаливой и всегда чем-то озабоченной женщины Люська и
научилась житейской мудрости. Она могла все чувства выразить одним
словом и взглядом, и … как припечатывала. Пока бабка была жива,
Люська была у нее на посылках: и на рынок, и в жилконтору, и еще
куда пошлют. Если задание было по какой-то причине не выполнено,
Кузьминична, так звали бабку, надевала на нос старые круглые очки с
оторванной дужкой и начинала дотошно выпытывать у Люськи, что, да,
как и почему поручение не было исполнено. Обманывать ее было
бесполезно, Люська знала, что бабка обязательно узнает правду, не
поленится пойти по ее следу и докопаться до истины:
