– Руся, смотри, смотри! – Луша настойчиво теребила его за плечо. – Прилетели! Уже Петербург видно!
Самолёт плавно кренился влево. Сквозь двойное стекло иллюминатора видно было ночное небо – огромное, густо-синее, с алой кромкой горизонта. Внизу, под самым крылом, блестела золотая россыпь огней. Город.
– Ух ты… – Руся очумело сунулся к иллюминатору, – ну подвинься тогда, ну Луша…
Но самолёт уже выровнял крен и теперь медленно клонился в противоположную сторону. Слегка разочарованный, Руслан откинулся на спинку кресла.
– Пристёгивай ремни, видишь, надпись уже загорелась… – Лукерья деловито щёлкнула замком ремня безопасности. – Ой, ты щёку отлежал! Она у тебя теперь – в рубчик!. – Смотри! – и Луша протянула брату маленькое зеркальце.
Откуда только оно взялось! В этом году сестра прям как фокусница стала – чуть что – из воздуха зеркальце возникает…
– Отсидел, – усмехнулся Руся, взглянув на свою заспанную физиономию. На щеке, и правда, отпечатался шов джинсовой рубашки и полумесяц пуговицы. Руся мотнул головой, стряхивая как труху, остатки сна, и принялся растирать щёку ладонью.
– Отлежал!
– Отсидел.
– Отлежал!
– Я же сидя спал…
– Ты ж не на щеке сидел… на чём всегда… – хихикнула Луша, и ловко, одним движением, убрала откидной столик. Аккуратно сложила книжки в пакет, а потом в рюкзак, посмотрела на брата в упор:
– Эй, мама не велела нам спорить по пустякам…
– Мы не спорим, – сдаваясь, пробурчал Руська, – мы устанавливаем истину…
Он кое-как пригладил ладонями взлохмаченные вихры, в два глотка допил остатки минералки – прямо из горлышка.
Опустошив бутылку, Руся забарабанил пальцами по гулкому пластику. Марш звучал всё громче. Руслан постепенно вошёл в раж, и на сильную долю уже поочерёдно щёлкал бутылкой то по подлокотникам кресла, то по складному столику. По коленям, по собственному подбородку, по лбу…
Пожилая тётенька справа покосилась на Русю неодобрительно.
– Вроде большой… – пробормотала она. Закрыла колпачком шариковую ручку, сняла очки и с хрустом принялась сворачивать толстенную газету с головоломками «судоку». – И как это люди детей одних самолётом летать отпускают… – донеслось до ребят сквозь шуршание.
Луша ткнула брата пальцем в бок. Он перестал барабанить, повернулся к сестре и скорчил уморительную рожу. Оба засмеялись.
* * *
Салон встряхнуло. Это шасси коснулись земли. Самолёт покатил по пустой полосе меж посадочных огней, подрагивая всем корпусом на стыках бетонных плит и постепенно замедляя бег.
– Приземлились, слава тебе Господи… – Бабуля достала из сумочки маленькую картонную иконку, на которой была изображена Богоматерь с младенцем, и глядя на неё, смешно зашевелила губами.
Руся сдавленно хрюкнул и отвернулся.
Соседка вздохнула, обиженно поджала губы и поспешно убрала иконку. Видно подумала, что он над ней смеётся…
Руся понимал, что вышло не очень красиво, но остановиться не мог… Смех так и распирал его изнутри. Ему всё казалось смешным – шмякнувшаяся в проход чья-то шапка, недовольные, похожие на мяуканье, крики проснувшегося младенца – где-то впереди, в первом ряду…
Спать вопреки маминым предсказаниям совсем не хотелось, напротив! Русю била весёлая дрожь, хотелось толкаться, гоготать, выкрикивать глупости.
Прилетели! Ура! Каникулы начинаются!!!
* * *
В узком проходе между креслами суетились пассажиры, доставая с полок вещи, шурша пакетами, натягивая куртки, запинаясь непослушными от долгого сидения ногами за сбившуюся ковровую дорожку.
– Мальчик, не ты уронил? – загорелый небритый дядька в огромных горных ботинках, весь полёт сидевший через проход напротив, указывал Русе куда-то под сиденье.
Альпинист, что ли, заинтересованно уставился на него Руська.
