Родился в 1947 году в русском поселении Дурмень под Ташкентом. После семья переехала в Подмосковье, на родину отца, и жила в посёлке Одинцово, со временем ставшем городом и художественным пространством многих произведений Владимира Авдошина. Его пусть к писательству был долог: в 1965 году он окончил радиотехнический техникум, писал стихи, в 1973‑м поступил на русское отделение филологического факультета МГУ, в 1981 году окончил учёбу, защитив диплом по поэзии XVIII века, но по специальности «филолог» не работал, так как с 1980 года стал писать прозу: рассказы, повести, книги для детей.
Вокруг подмосковной деревни Головково – пять деревень, до которых можно дойти с ребёнком пешком. Ещё к двум – проехать по одной остановочке на электричке. Но роднее всех Головкову – Мошницы. Потому что там магазин и остановка автобуса.
Кто-то мне рассказывал, как рыли в этой деревне всем миром колхозный пруд. Сравнительно недавно, лет восемьдесят назад, а может, и сто. Все мужики всей деревни. Лопатами.
Вырыли, засы́пали купленным песочком дно и ушли. Пруд получился отличнейший. Ещё в семидесятых, когда я приехал сюда впервые и ходил с матерью за молоком в крайний дом, то и купался заодно. В Головково хорошего большого пруда не было.
Но это было давно, очень давно. До приезда в Глаговки старших детей, из-за которых я и отвлёкся лет на десять от Мошниц.
Потом в перестройку поля за Мошницами попродавали на дачные коттеджи, а дачники, не мудрствуя лукаво, с канализацией поступили просто: стали сливать в пруд. Сначала незаметно, а потом пруд зацвёл, обезлюдел. Деревенские бабы со своими тазами стираного белья исчезли. Последняя активность, связанная с этим прудом, была у гастарбайтеров-узбеков. Как раз в то время наплыв узбеков был. Они строили дома и ходили на пруд купаться. А я ходил на кирпичку за продуктами.
Говорю им:
– Что вы делаете?
– А что?
– А то, что накупаетесь – лишаи пойдут по коже. Видите – целый город поставили за деревней и всё сливают сюда. Вернётесь домой – из колодца облейтесь колодезной водой. Это не шутки.
Потом был пропуск в моих хождениях на кирпичку. Дети выросли, и коротки им стали бабушкины рассказы про деревню. Они поехали дальше.
А мы с женой, наоборот, вернулись.
А серьёзное знакомство с Мошницами произошло только через Нину Зорькину. Потому что её свекровь – из Мошниц, а дочь Нины – Лена – наследовала свекровнин дом.
Муж Лены, работая когда-то помощником машиниста на электричке, подвозил её из Глаговков до Мошниц с маленьким Ваней. Доезжал до переезда, незаконно останавливался и высаживал их. В деревенской местности ему это спускали. А потом он сделал большую карьеру: стал диспетчером не чего-нибудь, а «Сапсанов». По-русски сказать – матюгальником, который, видя на карте, как они двигаются Москва – Петербург, поторапливал их матерком, чтоб не растягивали расписание, а знали, что и у других оно есть.
«Не опаздывать, мать вашу!» – вот какая нервная работа. Русского человека не поторопишь – сам он и не поторопится. Нервная работа и ответственная – за два-три года стянуть всё расписание. И он с этим справился. А жене сказал:
– Ничего в доме я делать не буду. Пойду на пенсию – вот тогда и займусь.
Поэтому первые пятнадцать лет Лена ездила в Мошницы сажать цветочки, чтобы перед деревенскими стыдно не было.
Жалко, что любовь имеет своё время и это время кончается. И как славно, что начинается другая любовь. Ты ею занят и опять обманываешься, что она навсегда. Так от любви к мужу Лена пришла к любви к своей внучке и стала больше времени проводить в Мошницах.
За участком Лены стоял давнишний столб. Может, ещё при её бабке Лидии ставили. От него шла изгородочка, а дальше никому не нужный пустырь. Единоличное хозяйство в колхозе кончилось, а дачники пустырь купили и требуют, чтобы по нему не ходили.