Однажды ты нарисовала сад,
Как древности приют,
Из криптомерий
Слагался сад.
И думалось – по вере:
Кто встретится – тот будет друг и брат.
Ну что ж – входи.
Другого нет пути.
Пусть кажется, он только нарисован,
Но на меня уже глядели совы…
И я не знаю: кто ещё следит.
Я повторяла: текст и ткань – одно.
С меня струится текст, объятый белым.
Я соткала его, как полотно,
Но ни во что другое не оделась.
Та, не Елена, – время распускать?
По ниточке, по строчечке, по букве?
Но в чём останусь? Что о чём ни трать,
Но, знаешь, я жалею даже рухлядь.
Ведь выкинешь – и негде будет взять.
А я хотела просто так стоять,
Ни с кем не говорить, не мыслить злое,
И просто что-то вроде сухостоя
В твоём лесу собой изображать…
Изобразить смогу и водопад…
Вскипают облака под небесами.
Зачем камней мы столько разбросали?
Вот собирай теперь – бреди назад…
Мне в голову пришло, что не взойдут
И не дадут плода сырые камни:
Пока лежат – ты сеятель минут,
Когда поднимешь бренными руками,
То и поймёшь: они поныне тут…
Определишь: где запад, где восток?
Восток течёт, а запад западает.
Над югом – фея лишняя летает:
В глазницах у неё цветёт цветок…
Оккам сказал, что феи – чепуха,
По ним погоду не определяют.
Цветков не бойся – я же повторяю
По ним слова, цветущие в веках.
Зачем в груди такой набат и страх
Того, что время, тлея, умудряет?
От пепла не ослепнешь – это миф.
И были зрячи жители Помпеи
В последний миг. Но, голову схватив
Руками – так они окаменели.
А стоило отплыть, пока прилив…
Я помню: был какой-то странный год.
Не осветило лица новогодье,
Никто не одевался по погоде,
А моду – кто же знает наперёд.
Мы пили кофе. Пили крепкий чай.
И снова кофе. Думая, что это,
Конечно, не спасёт ещё планету,
Но сонность мысли сможет раскачать.
Не плачь при детях: дети плачут так,
