Личность в истории и художественной литературе

Художественная литература, обращаясь к историческим сюжетам и выводя в качестве главных или второстепенных персонажей реальных исторических лиц, не просто составляет конкуренцию официальной исторической науке, но смело дополняет ее, с той или иной степенью точности оживляя в воображении читателей события прошлого. Художественные произведения на исторические темы могут иллюстрировать позиции историков, встраиваться в русла определенных научных школ. Не являясь точной наукой, история традиционно прибегает к реконструкции событий по закону достаточного основания, сближаясь в этом смысле с беллетристикой. Талантливые историки – всегда прекрасные повествователи, но со времен Вальтера Скотта мы можем говорить о том, что писатели часто выступают как историки, и можно привести немало примеров того, как в одном человеке сочетаются исследователь прошлого и беллетрист. Это в полной мере относится к Вальтеру Скотту, великому шотландцу, которому мы обязаны невероятной популярностью жанра исторического романа, или к Георгу Эберсу, немецкому египтологу с мировым именем, жаждавшему представить открывавшиеся ему картины прошлого в форме увлекательных романов. Такое сочетание очень значимо и для российской культурной традиции и представлено в ней в самых разных соотношениях: значимость Н. М. Карамзина как историка не умаляет его высокой оценки как писателя, стремившегося излагать факты и комментарии к ним изящным литературным языком; широко известны исторические исследования А. С. Пушкина, трудно представить себе более тесно связанные сочинения, чем его «История Пугачева» и «Капитанская дочка» – лучший российский исторический роман вальтерскоттовского типа.

Обращаясь к проблеме соотношения научной историографии и художественной прозы на исторические сюжеты, можно отметить готовность большинства беллетристов признать первенство ученых в изображении прошлого и нотки высокомерия, с которым профессиональные историки оценивают творчество писателей. Однако последние далеко не всегда примиряются с идеей ущербности изображаемых ими исторических картин. Так, М. Горький уверенно заявлял, что «подлинную историю человека пишет не историк, а художник» [3, с. 16], а Л. Фейхтвангер поддерживал идею о том, что достижения выдающегося писателя (в данном случае В. Скотта) позволяют узнать о человеческой истории больше, чем историки [4, с. 549].