Охотничий рог пронзительно взвыл, давая знать загонщикам, куда устремить бег коней.
– Вперед, вперед! – мощный, не терпящий ослушания голос раздался, как только смолкло завывание сигнальной трубы. – Я вижу его! Я преследую его!
Буланый конь герцога Амадея Пьемонтского перескочил ствол замшелого дерева, вывороченного бурей, и скрылся из виду за высокой стеной кустарников, преграждавшей путь всадникам.
– Не уйде… – человеческий крик оборвался и сменился пронзительным ржанием скакуна, таким тревожным, что охотники, мчавшие вслед младшему брату повелителя Савойи, невольно придержали коней и покрепче схватились за копья, освященные самим архиепископом Туринским. Спустя мгновение берберийский скакун герцога стремглав вылетел им навстречу и припустил отчаянным галопом бог весть куда, подальше от этого страшного места. Опустевшее седло было заляпано кровью, стремена чеканного серебра колотили буланого жеребца по бокам в такт бешеной скачке. Охотники, впавшие было в оторопь, вдруг разом опомнились и, наскоро перекрестившись, гурьбой бросились спасать монсеньора Амадея.
Картина, открывшаяся взору спустя минуту, заставила их вновь осенить себя крестным знамением, настороженно оглядываясь по сторонам.
Лес молчал напряженно, будто силясь скрыть то ужасное, что видел мгновение назад. Тихий шорох безучастной листвы, робкий пересвист мелких пичуг, – пожалуй, все. Ни треска ломаемых веток, ни воя. В обманчивом покое чувствовалась неясная тревога. Лес будто твердил: «Я ничего не видел. Не спрашивайте меня!»
У корневища трехсотлетнего корявого вяза лежал герцог Амадей Пьемонтский, младший брат повелителя Савойи, титульного короля Иерусалимского. Голова его была неестественно запрокинута, из распоротой артерии в полудюйме над стальным горжетом медленно вытекала кровь.
Над ним склонился крупный мужчина в охотничьей куртке, заношенной до последней крайности, в высоких сапогах без шпор. Сквозь прорези темно-зеленых штанин виднелось белье, должно быть и в лучшие времена не радовавшее глаз белизной. Теперь оно еще было запачкано каплями герцогской крови, на поверку оказавшейся не такой уж голубой.
– Пятнадцатый, – чуть слышно прошептал один из охотников, глядя на безжизненное тело принца, второго по праву наследования.
– А волк? Где волк?! – горя отмщением, выкрикнул другой охотник.
– Исчез. Прыгнул из засады, горло в одно движение распорол – и… точно не бывало.
– Как же из засады? Герцог его гнал едва ли не в хвост!
Человек, склонившийся над трупом вельможного охотника, пожал плечами.
– Как гнал – не видел. Я пришел с другой стороны. А хотите – сами убедитесь. Вот след. Здесь волк притаился за деревом. Вот, сами видите, трава придавлена, стало быть, к прыжку готовился. А дальше, проклятье, желаете искать, хоть до заката ищите – следов нет, – будто в воздухе растаял!
Он встал в полный рост, кряжистый, широкоплечий, широкогрудый, и уставился на охотников давящим взглядом исподлобья. Карие глаза его казались чересчур светлыми, какого-то медового оттенка, но от этого взгляд вовсе не казался менее суровым.
– Ничего, я все равно до него доберусь! У меня с этой тварью личные счеты.
– Сам-то ты кто таков? – глядя на хмурого незнакомца, настороженно бросил один из загонщиков.
– Сан-Лу. Рене Сан-Лу. Ловчий графа де Монсени. Вы находитесь в его охотничьих угодьях.
