Лилит сидела на пыльном узорчатом ковре. В одной руке она держала бокал игристого «Вдова Клико», а пальчиками другой перебирала бахрому на краю ковра, ставшую серой от грязи. Подле неё лежала горстка белых круглых таблеток. Это был морфин.
Разум Лилит окутала беспросветная тишина. Она больше ни о чём не думала, ни о чём не мечтала, ни на что не надеялась. Она проводила последние минуты тишины наедине со своей давней подругой – Госпожой Смертью, которая вот уже два года не отпускала мысли Лилит ни на секунду.
Каждое утро Лилит просыпалась, окутанная в трепетные объятия Госпожи С. Её дурманящий и трепетный шёпот требовал одиночества, темноты и антуража, так что Лилит чинно не спешила распахивать в ночи бархатные шторы и впускать во мрак своего будуара ни одну мужскую плоть. Однако нельзя не сказать, иногда Лилит, полная ярости, решительно отказывалась подчиняться Госпоже: она подскакивала с кровати, срывала с петель тяжёлые бордовые шторы и бежала к зеркалу. Резко останавливаясь, она со злостью смотрела в свои полные слёз красивые янтарные глаза и шептала: «Ненавижу тебя».
Выдохнув, она подходила к своему дамскому столику, тянула позолоченную ручку шкафчика и доставала оттуда те свечи, которые сегодня приглянулись её душе. Розовые она использовала, когда хотела напомнить себе, что она Женщина; медовые, когда думала пройтись по рынку и наладить наконец-то хозяйство в своей квартире; свечи с ароматом чёрного мускуса, когда была необходимость настроиться на работу с гостем.
Нет, она не всегда была погружена в сладкую муку экзистенциального мира. Были и солнечные дни, когда неизвестно от чего на неё находила волна благодарности за то, что её жизнь ещё не кончилась.
Были и моменты, когда она, после очередной неудачной попытки самоубийства, ругала себя и плакала от счастья, что сумела выжить. После таких событий порыв к смерти всегда казался ей ошибкой. Она думала о том, сколько ещё чудесных событий ждёт её впереди, сколько приятных сюрпризов, прекрасных чувств и незабываемых вкусов она сможет ощутить.
Порывы её настроения не зависели от событий. В шумной весёлой компании дам и джентльменов она вдруг могла почувствовать себя одинокой, а прогуливаясь в наедине с собой по вечерней набережной понять, что она наполнена цветущей энергией.
Но сейчас всё было иначе. День назад она абсолютно точно поняла, что просто не в состоянии больше идти по жизни с этой могильной плитой на душе. Она уже мертва. А значит осталось убить только оболочку из плоти. Дух же свой она отдала ещё два года назад тому мисье.
И вот она, с непривычной для себя порывистой истерикой, подскочила с кровати и побежала на знаменитую улочку за ядом.
Почему она выбрала морфий? Почему не холодный ствол или упругую верёвку, почему в конце концов не зеркальное лезвие на венах или не романтизированное хождение на дно ласкающей кожу реки? Причины было три. Во-первых, таблетки всё же достаточно щадящий метод, а Лилит не из храбрых. Она хотела вдохнуть последние минуты этой гнилой жизни, а не моментально броситься в объятия Аида. Во-вторых, наркотик – это символично для неё, ведь однажды она уже была там – на самом дне с ума сводящего наслаждения. Она обещала себе больше не открывать эту порочную дверь, но сейчас это было подтверждением её ничтожности, её недостойности этой счастливой жизни. А в-третьих, могилой своей она выбрала крохотный отельчик Montpellier, в котором ровно два года назад переживала своё самое сильное опустошение – потерю ребёнка от того самого мисье.
В тот вечер она гуляла по грязным улицам Парижа, собственная квартира вызывала у неё отвращение, а прийти без приглашение в семейный очаг мисье было бы нонсенсом и означало окончание её карьеры куртизанки. Так, с чёрной дырой в душе и белым сухим в крови она и добрела до этого отеля. И стены его стали для неё убежищем, кровом, разделив с ней боль её утраты. Подушка благотворно принимала все её слёзы, небрежно скомканное одеяло укутывало её в свои объятия, а стены отказались стать рикошетом горя, напротив: они мягко впитывали её отчаяние.
