Утро... И оно, как всем известно,
никогда не бывает добрым, но сегодня моё утро превзошло само себя.
Я лежал на кровати и дышал через раз. От каждого вздоха
раскалывалась голова, слегка мутило, и мысли о смерти мне не
казались сейчас уже чем-то жутким, страшным и неправильным, скорее,
это было своего рода избавление. Избавление от... А вот дальше
додумать я не успел, в коридоре неожиданно зазвонил телефон, причём
явно не мой, так как я никогда не был фанатом тяжёлого рока. И все,
пускай скудные, но всё же мысли, вытеснила жуткая головная
боль.
«Господи, ну зачем я вчера столько
пил?!» — мысленно застонал, коря себя за необдуманный спонтанный
порыв расслабиться.
Телефон не смолкал. «Du... Du
hast... Du hast mich...» — дикие вопли солиста группы Rammstein
усиливались явно хорошими телефонными динамиками и разносились по
всей квартире. Песней я это мог назвать с натяжкой даже в своём
нормальном состоянии, а уж в сегодняшнем так и подавно, явно орудие
пыток, не иначе.
Подождал несколько бесконечно долгих
минут в надежде, что у человека, оставившего своё добро в моей
холостяцкой берлоге, проснётся-таки совесть, но так и не дождался.
Больше терпеть такой произвол не смог, соскрёбся с кровати и
буквально пополз на мучивший меня звук, надеясь добраться до этого
орущего засранца и выключить, с упоением шарахнув его об стену.
Но то ли я двигался слишком
медленно, то ли высшие силы сжалились надо мной, чёрт его знает, но
телефон наконец-то заткнул его собственный хозяин, и теперь я уже
двигался на звук Даниного голоса.
— Внимательно... Да что с ним
случится-то?.. А-а-а, ты в этом плане. Да нет, всё в порядке. Утром
ещё не остыл и дышал, нечасто, правда, но было. — И заржал, как
сивый мерин, на ответное высказывание собеседника, а оторвав взгляд
от окна, заметил меня в дверном проёме. — Знаешь, Вась, я, по ходу,
погорячился, сказав тебе, что всё нормально. Тут вместо нашего
Игнатки новоиспечённый зомби стоит! И зыркает своими зенками, гад,
так злобно и неприветливо, аж жуть. Бр-р-р... Да не верещи ты
так... Не надо приезжать... Ты же говорила, что он тебе будет не
рад... В общем, смотри сама, девочка ты уже большая, но имей в
виду, если это сине-зелёное чудовище тебя покусает и заразит
бешенством, потом не жалуйся. Всё. Пока... Всё, я сказал, пока.
Отключив телефон, бросил его на
диван и посмотрел на меня с явной жалостью. Как на смертельно
больного, которого добить рука не поднимается, но и сам он никак не
испустит последний дух.
— Ну и настырные же у тебя бабы! Ты
хоть завещание напиши, прежде чем помирать, ладно? Вид у тебя,
конечно... Краше в гроб кладут. — И, подойдя ко мне, подал стакан с
живительной влагой. — На, опохмелись, потом поговорим, когда во
взгляде появится связная мысль и желание жить.
Рассол... Как много красок в этом
слове. Хвала Создателю, что это оживляющее чудо было сотворено
человеком до того, как я родился, а не после. Я буквально
присосался к стакану, как пиявка, и выпил всё за несколько
глотков.
— Как же тебе плохо-то, бедолаге, —
скорбно протянул Даня, глядя на меня.
Спорить не стал, чувствовал себя и
правда хреново, но и умирать уже не так сильно хотелось, а после
таблеточки антипохмелина, заботливо принесённой другом, жизнь из
чёрных мрачных красок плавно переползла ближе к нейтральным цветам.
Ну а уж после душа так вообще почти наладилась, если не считать,
конечно, остаточного действия алкоголя, когда раздражают запах, шум
и резкие движения.
Ели молча. Я старательно пережёвывал
и пытался запихнуть в себя то, что мой организм принимать
категорически отказывался. Он вообще на меня сегодня обиделся.
Поэтому я хорошо подумал и решил, что организм мне ещё пригодится,
причём желательно здоровый, и отодвинул тарелку с недоеденной
яичницей, не став более его насиловать. Глянул на Даньку.
