250 км
Эта мысль буквально пульсировала в висках и не давала мне покоя. Всего двести пятьдесят км… Это же совсем немного, правда? Ну ведь уезжают как-то люди в другие страны, адаптируются к новым условиям, другой ментальности и языковым барьерам, а здесь всего несколько часов на машине и вот ты как будто бы никуда и не уезжал. Как же я буду без мамы? А как мама будет без меня? В теле двадцатидвухлетней, уже сформировавшейся по всем канонам, девушки, все еще металась та маленькая девочка, познавшая все прелести слова «гиперопека». Но полгода назад ей пришлось вынужденно повзрослеть. Мы становимся зрелыми, когда уходит кто-то из родителей. Полгода назад не стало папы.
Тем утром мне совершенно не хотелось вступать в привычные, но изматывающие баталии, но мама была непреклонна.
– Анна, куда ты собралась переезжать в таком состоянии? Ты буквально вчера жаловалась на свои панические атаки …Это другой город. У тебя совершенно никого там нет.
– Я все понимаю. Но я не хочу здесь оставаться, мам. Я планирую начать жизнь с чистого листа. Здесь все напоминает о прошлом: и хорошем, и в основном не очень. Может там мое состояние улучшится, и я справлюсь с тревожностью?
– Ты недавно окончила университет… Филлип Андреевич обещал пристроить тебя к себе в фирму. Неужели ты готова отказаться от карьеры, ради сиюминутного желания пожить в какой-то Тмутаракани?
– Мам, ты невыносима. Карьера никуда не убежит, а у меня сейчас ни на что нет ресурса. Помнишь, папа уезжал на Волгу, когда ему было плохо. Это было его место силы. Кому нужен финансист, не способный планировать собственный день, не то, чтобы чужой бюджет?
Мама глубоко вздохнула и продолжила заниматься бытовыми делами с невозмутимым выражением лица, как будто этого диалога не было. Ее можно понять. Она хотела для меня лучшей жизни. Мечтала, что после МосТеха я буду работать у ее старого приятеля и владельца крупной страховой фирмы по совместительству. А я, поставив ее перед фактом, планировала переехать в Ярославль. Совершенно не перспективный, по ее меркам, город. Я помню, как огорошила ее этой новостью, пока она монотонно размешивала сливки в порции утреннего кофе.
– Аня, ты в своем уме? Какая провинция! Ты живешь в столице, миллионы людей мечтают иметь собственное жилье и связи в Москве. Ты готова променять все это на периферию?
– Мамуль, ну Ярославль – это же тоже столица. Культурно-исторический центр нашей родины. Там так красиво! Помнишь, мы ездили с папой на Стрелку? Тебе же нравилось.
– Неужели ты не видишь разницы между приезжать и жить? Это города для тех, у кого нет амбиций, милая. Этим людям достаточно голубого неба над головой и зеленой травы под ногами. Они не думают о перспективах и возможностях роста. О красивых квартирах в дорогих ЖК, о возможности путешествовать за пределы своей коробки, о том, что они оставят своим детям, кроме истории, которую они, к слову сказать, не творили. Что ты будешь там делать?
Невероятно сложно общаться с человеком, который оценивает жизнь только практичным мерилом. С каждым днем я все больше ощущала эмоциональный голод и испытывала страх от того, что больше никогда ни с кем не поговорю так, как с отцом. Он видел эту жизнь иначе, под призмой своего личного опыта, который во многом определяла его работа. Папа много лет отдал геодезии и взаимодействию с землей. Иногда, в моменты легкой меланхолии, он любил цитировать Гёте: «Человеку нужно немного земли, чтобы благоденствовать на ней, и еще меньше, чтобы покоиться в ней».
Я вспоминала, как он садился рядом, когда я в очередной раз склонялась над ненавистной макроэкономикой и с заговорщицкой улыбкой произносил куда-то в дальний угол комнаты, как будто рассуждая сам с собой:
