Если черная атласная ночная рубашка, отделанная кружевами, краешек которой свисал из золоченой коробки, не была самой роскошной из тех, что когда-либо видела Лайза, но, несомненно, она была очень сексуальной.
– Ну? – Мэнди нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. – Как ты думаешь?
Лайза ткнула пальцем в легкую прозрачную ткань.
– Хм… очень мило.
– Мило? – Мэнди скорчила гримасу. – Это лучше, чем мило, Лайза. Мило – это то, что тебе покупает твоя мамочка, а подруги по работе дарят тебе в качестве свадебного подарка нечто иное!
Лайза кивнула.
– Верно. Я это и имела в виду. Это великолепный подарок невесте к свадьбе. – Она сдвинула на переносицу свои огромные очки. – Правда.
– Да? – Мэнди потянула к себе ночную рубашку, внимательно ее рассмотрела и уложила в коробку. – Думаю, просто бесподобно. Раньше я никогда не выбирала подарков. Надеюсь, Бетти понравится.
– Я в этом уверена.
– Ну хорошо. Тогда я пока оставлю ее здесь. Может, ты принесешь, когда пойдешь в столовую?
– Я? О, я не могу! У меня слишком много… работы, – запинаясь сказала Лайза, но дверь уже захлопнулась. Мэнди ушла, оставив после себя запах духов.
Лайза посмотрела на ночную рубашку, скорчила гримасу и опустилась на стул. Кажется, сегодня ей придется иметь дело с двумя следствиями свадебного блаженства. Она склонилась над компьютером и погрузилась в изучение отвратительных подробностей дела «Нортон против Нортона». То, что когда-то было счастливым браком, превратилось в толстую подшивку обвинений и опровержений.
По крайней мере здесь не замешаны дети, подумала она и начала печатать. Именно так говорили и ей восемь лет тому назад, когда не утихла еще боль ее собственного развода и вопросы о ее будущем казались неразрешимыми.
Однако она смогла устроить свою жизнь, причем совсем неплохо. Единственное, чего ей недоставало в жизни, это кого-то, кто был бы рядом с ней. Не мужчины. Нет. Этого никогда не будет. Вот если бы у нее был ребенок, дочь или сын… Родное, веселое существо, которое ждет тебя дома по вечерам…
Лайза встряхнулась. Продолжай, живо сказало она себе. Не стоит тратить время и думать о том, что могло бы быть. Имеет значение только настоящее – надо разобраться в сложностях дела, которое шеф свалил ей на плечи перед уходом.
– Сделай что-нибудь с этим, – потребовал он и шлепнул на ее стол несколько толстых папок.
– Что сделать? – спросила Лайза в смущении. Вот уже пять месяцев она работала ассистенткой Фрэнка Мейсона, но ей приходилось помогать ему только в сфере его специальности – в международном праве.
– Разберитесь в этом, мисс Уильямс, – сказал он, и его серые глаза окинули ее холодным взглядом. – У вас есть начальная юридическая подготовка, не так ли?
А вам платят кучу денег за то, что вы ведете юридическую практику. Так хотела сказать Лайза. Но не сказала. Она слишком дорожила своей работой, чтобы бросаться ею. Кроме того, она научилась держать язык за зубами и не обращать внимания на резкие замечания шефа.
Презренный Мейсон – такое прозвище дала ему Мэнди. Может быть, это было и резковато, но очень точно отражало действительность.
Каков контраст! – рассуждала она. Густые черные волосы, белые зубы, вздымающиеся под кожей мускулы, выразительные глаза, а сердце такое крошечное, что только микрохирург мог бы отыскать его. Лайза вздохнула и обратила свое внимание на текст. Это было не совсем верно. У Фрэнка Мейсона было сердце, беспокойное сердце. Просто никто из тех, кто на него работал, никогда не знал об этом.
Он говорил только «Сделайте это», «Выполните то» и лишь иногда добавлял «пожалуйста», но это «пожалуйста», казалось, нисколько не смягчало высокомерия его бесстрастно-холодного тона.
