Любви чудесная квинтоль

Москвич. Профессиональный иконописец и литератор.

Член Московского Союза художников.

Награждён двумя орденами Русской Православной Церкви.

Член Союза писателей Россиии (Московская городская организация).

Лауреат Премии Гиляровского и серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси – 2016».

Дипломант

литературной премии Союза писателей России «Серебряный крест – 2018»,

литературного конкурса Союза писателей России «Лучшая книга года» (2016–2018).

Эл. почта:#mailto: [email protected]

История эта, как спичка, вспыхнула в далёком 1949 году.

Представьте, праздничная послевоенная Москва, одетая в первомайский кумач, музыка, улыбки горожан, разноцветные шары и жаркое полуденное солнце.

Городской парк, кафе с открытой верандой. На столиках в изящных фарфоровых вазочках плавится самое вкусное на свете мороженое!

В плетёных шезлонгах сидят интеллигентная дама с дочерью. И хотя воспитанному рассказчику следует наперво оказать внимание именно даме как старшей по возрасту, он всё же займётся («займусь!» как говаривал Александр Сергеевич) описанием её прелестной дочери.

Итак, Роза. Очаровательный семнадцатилетний распустившийся первоцвет из небогатой еврейской семьи. Воспитанная мамой в традициях строгого еврейского уклада (отца в 37-м расстреляли), Роза тем не менее с детства мечтала об артистической карьере. Она подолгу задерживалась у зеркала. Девушку интересовали не собственные юные прелести, которыми был полон её молодой сильный организм, а, скорее, пластические возможности вдохновенного диалога со средой. Мама нарочито сердилась, глядя на простодушную толкотню дочери у коммунального подзеркальника. Однако в глубине души добрая женщина любовалась Розой, вспоминая трудные и оттого ещё более пленительные молодые тридцатые годы.

Решение дочери учиться на «комедиантку» мать не одобряла. «Тебя же заставят прилюдно целоваться с нелюбимым человеком! Как ты себе это представляешь?» – спрашивала она, сдвигая брови. Бедная Роза, не зная, что следует ответить, краснела, опускала глаза и прижималась к материнской груди. В эти минуты она испытывала искреннее смущение. Но вскоре, позабыв наставления матери, вновь спешила к зеркалу и беззаботно кружилась на пару с собственным отображением. Мать, не желая продолжать неприятный разговор, смиряла родительское беспокойство и не переспрашивала.

… Подслеповатая дама щурилась на яркое праздничное солнце и баловала себя, погружая ложечку то в один цветной мороженый шарик, то в другой. Роза через плечо матери застенчиво поглядывала на молодого человека, скромно расположившегося неподалёку.

Предмет её стыдливого внимания сидел за самым солнечным столиком на веранде, вытирал огромным клетчатым платком капельки пота со лба и, позабыв о существовании мороженого, с восторгом всматривался в юную Розу. Юноша густо краснел, когда девушка, чувствуя на себе его взгляд, поднимала голову и их глаза встречались.

На вид молодому человеку было лет двадцать. По его лицу бродили стада забавных рыжих конопушек, а на переносице покачивалась, будто коромысло, увесистая оправа с кругляшками стёкол «а-ля Шостакович». Конопушки, короткие русые волосы, аккуратно зачёсанные назад, и совсем не модные очки говорили о книжной принадлежности молодого человека. Звали влюбчивого юношу Антон.

Тем временем женщина всё реже погружала ложечку в мороженое и с нарастающим беспокойством поглядывала на дочь, отслеживая её странное поведение. Наконец она выдохнула «Та-ак!» и развернулась всем корпусом в направлении Антона.

Наш герой не сразу заметил два револьверных дула, наставленных на него из материнских глазниц. Потребовалось несколько «холостых выстрелов», чтобы он смутился, опустил голову и начал запихивать в себя подтаявшие шарики пломбира.