Ранним майским утром усадьбу окутал легкий туман. Тусклый свет солнца проникал сквозь недвижимую листву деревьев, еле освещая занавешенные окна огромного белого дома. Стояла неестественная, необычная для утра тишина. Ни птичьего пения, ни стрекота кузнечиков не было слышно. Дуновение ветерка не тревожило ни травинки.
Усадьба Ярославцевых начала оживать. Кухарка Аглая, лениво потягиваясь, прошла на кухню.
– Ефросинья, чертовка! Где ты ходишь?! Скоро хозяева проснутся, а у нас ни одно блюдо не готово!
Взлохмаченная девка проскользнула у подола кухарки. Аглая замахнулась, чтоб отвесить ей подзатыльник, но та пронырнула под столом к шкафу. Она была готова броситься на выход, если Аглая, в сердцах, решит снова оттаскать ее за косу.
– Я тебя зачем здесь держу?– злобно сверкнула на нее глазами Аглая.
– Не ты, Аглая, держишь, а хозяева, -ехидно произнесла Ефросинья, приподняв верхнюю губу.
– От моей просьбы они тебя держат. Только пожалуюсь на тебя, и прогонят конюшни чистить. А ну, лезь в погреб за яйцами.
– Драться не будешь?-покосилась на нее Ефросинья.
– Не буду. Некогда,– отрезала Аглая. – И остальных девок сбегай, разбуди. Что ж вас всех туман убаюкал? Коли хозяин встанет, а в доме нечисто, не приготовлено, нам несдобровать.
Туман приближался к усадьбе все ближе и становился гуще, окутывая мраморные статуи, ротонды, скамьи с витыми деревянными спинками. Наступал на парадное крыльцо, словно желая заключить в свои холодные объятия хозяйку.
Четко чеканя шаг, графиня Александра Ярославцева направлялась к выходу. Только лютый холод, либо гроза, могли заставить ее отменить утреннюю прогулку. За ней, опасливо поглядывая в окна, семенила ее двадцатилетняя дочь Евдокия.
– Маменька, останьтесь. Уж больно туман нехороший. Жутко мне.
Графиня звонко рассмеялась.
– Полно тебе. Двадцать лет от роду, а все как маленькая.
Она одернула темно -синий сюртук, поправила манжеты, и вышла на крыльцо. Евдокия выскочила вслед за ней. Тяжелые двери главного входа громко захлопнулись.
– Что же ты…Всю усадьбу на уши поставишь,– покачала головой Александра, надевая перчатки.
– Маменька, не видно ж ничего,– умоляюще Евдокия заглядывала в глаза матери.
Но Александру было не отговорить. Бодрой походкой она устремилась к конюшне.
«Что бы ни произошло, решила- делай» -говаривал отец.
С детства она умела стрелять, скакать на лошади, фехтовать. Ее маменька сквозь боль смотрела, как отец беспощадно приучает ее ангела к суровой дисциплине. А все, потому что долгожданного сына он не получил. Большие голубые глаза Сашеньки часто наполнялись слезами от боли. Маменька заботливо дула на разбитые коленки, приговаривая.
– Что за изверг…Не меня, ни дочь ему не жалко.
– Я справлюсь, маменька.
Александра собирала белокурые локоны в хвост, и каждый день отправлялась доказывать отцу, что она лучше многих сыновей. Однако за свой характер она была ему благодарна. Ей удавалось хорошо вести дела в отсутствии мужа, даже будучи на сносях. Усадьба процветает уже много лет. Их с Борисом дети выросли. Старший Иван- их гордость и кротость. Анна- их дисциплинированность и серьезность. Евдокия – их красота и большая удача. А Марфа -великая любовь. Они были воспитаны в свободе, и радостях. Но ни один из ее детей не был избалован роскошью.
Даже когда Александру три года назад поразила смертельная болезнь, все четверо не давали приблизиться слугам. Они сами выхаживали мать. Их любовь помогла ей исцелиться. Теперь графиня ценила каждый прожитый день еще больше. И сегодня она не собиралась отказываться от любимого дела.
Александра ловко взобралась на гнедого коня, мирно помахивающего темным хвостом.
– Нет уж, маменька, я одну вас не отпущу,– возмущенно произнесла Евдокия, уже сидя в седле стоящей рядом серой лошади.
