Эта книга – наша с Лёшей история. История о том, как рушатся иллюзии и рождается настоящая сила. О том, что счастье – это не идеальная картинка, а тихая победа, случившаяся после долгой битвы. О том, что даже в самой густой тьме можно найти свет, если не сдаваться.
Потому что материнство – это не только про колыбельные и смех. Иногда оно начинается с молчания. С отчаяния. С вопроса, на который нет ответа. И именно тогда в женщине рождается мать. Та, что будет драться до конца. Та, что не сдастся. Никогда.
Это история о том, как я училась быть мамой. Мамой, которой оказалось нужно совсем не то, о чем она мечтала. Но которой было даровано гораздо большее. Мамой, которая училась плакать…
Всё у меня было. Красивая, молодая, с блестящим дипломом и карьерой, которая стремительно шла вверх. Коллеги уважали, зарплата позволяла не отказывать себе почти ни в чём. Казалось, жизнь – это идеально сложенный пазл, где не хватает последнего фрагмента. Любви. Семьи. Ребёнка.
И вот он появился. Миша. Таким внимательным, таким заботливым. Таким… правильным. Штамп в паспорте стал волшебной палочкой, которая превратила принца в надзирателя. «Не так посмотрела», «не то подумала», «не там была». Его маниакальная потребность контролировать каждый мой вздох стала тюрьмой. Он не любил меня, он проверял меня на соответствие некоему идеалу в своей голове. А я… я терпела. Глупая, наивная. Я верила, что это – «притирка». Что рождение ребёнка всё изменит. Что он смягчится, станет настоящим отцом, настоящим мужем.
Как же я ошиблась.
Две полоски на тесте. Мы прыгали от счастья, как дети. Обзвонили всех. УЗИ показало мальчика – наследника, продолжателя его дела. А я просто молилась, чтобы малыш родился здоровым.
Беременность стала адом. Мой «заботливый» муж доводил меня до слёз, до истерик, до немого отчаяния, прикрываясь якобы заботой. «Я старше, я лучше знаю, ты всё делаешь не так». Я была куклой, марионеткой на ниточках его бесконечных придирок.
Роды. И вот он, мой сын. Мой Лёша. Крепенький, 8/9 по Апгар. А я… пустая оболочка. Домой мы вернулись в обычный кошмар. Подгузники, бутылочки (грудное вскармливание убила лактазная недостаточность), и бесконечный, пронзительный, душераздирающий плач.
Он плакал всегда. Не спал. Не успокаивался. Никакие укачивания, песенки, ношение на руках не помогали. Через два месяца от меня осталась тень. Синяки под глазами, трясущиеся руки, взгляд в никуда. Самое страшное? Он не успокаивался у меня на руках. Мои прикосновения, мое сердцебиение, мой запах – всё это его раздражало, вызывало новый виток крика.
В отчаянии я соорудила гамак из простыни. Запеленала его туда, и… о чудо! Он затихал. В объятиях холодной ткани, а не в объятиях матери. Так я и стояла над кроваткой, часами, раскачивая этот проклятый гамак. Руки отваливались, спина горела огнём. Но стоило остановиться – и детский крик вновь разрывал тишину. Сходить в душ? Поесть? Невозможно. Я умоляла мужа или родных посидеть с ним, просто подержать этот гамак, пока я на пять минут сбегу в ванную. В ответ – тяжёлые взгляды.
И слова. Те самые, что резали сердце острее любого ножа: «Он чувствует, что ты холодная, бесчувственная мать. Поэтому и не идёт к тебе на руки. Дети чувствуют фальшь».
Фальшь? Я истекала кровью от любви к нему! Я мечтала прижать его к груди, зацеловать, чувствовать его тепло. А он… он отстранялся. С первых дней жизни. Я была ему не нужна. Та, что выносила его в муках, родила, не спала ночами – я была раздражителем. Это ранило глубже любой физической боли. Это убивало во мне всё.
