Настоящая статья была впервые опубликована в Socialist Review, No. 80, 1985. Эссе было задумано как ответ на призыв к политическому мышлению, брошенный с позиций социалистического феминизма на рубеже 1980-х в надежде на углубление наших политических и культурных споров, с целью подтвердить приверженность фундаментальным социальным переменам перед лицом рейгановской эпохи. Манифест киборгов пытался найти место для связного мышления и действия в глубоко противоречивых мирах. Со времени своей публикации этот образчик киборгианского письма жил удивительной половинчатой жизнью. Оказалось, невозможно переписать киборга. Киборговой дочери придется найти свою собственную матрицу в другом эссе, начав с предположения, что иммунная система – это главная система различий биотехнического тела в эпоху позднего капитализма, где феминистки могут обнаружить любопытнейшие внеземные карты сетей воплощенной власти, отмеченной расой, полом и классом. Это эссе в основном не отличается от версии 1985 года, не считая мелких изменений и исправленных примечаний.
Ироническая греза об общем языке для женщин в интегральной схеме
Этот текст – попытка выстроить ироничный политический миф[1], преданный феминизму, социализму и материализму. Возможно, более преданный в том смысле, в каком преданным оказывается богохульство, а не религиозное преклонение или идентификация. Для богохульства, кажется, всегда требовалось принимать вещи крайне серьезно. Я не вижу более подходящей позиции, которую можно было бы занять в рамках светско-религиозных, евангелических традиций американской политики, включая политику социалистического феминизма. Богохульство защищает от морального большинства внутри и в то же время настаивает на необходимости сообщества. Богохульство – это не отступничество. Ирония заключается в противоречиях, которые не разрешаются в более объемные целостности даже диалектически, в напряжении удерживания несовместимых вещей, поскольку обе или все необходимы и истинны. Ирония – в юморе и игре всерьез. Это и риторическая стратегия и политический метод – хотелось бы, чтобы ему оказывалось большее уважение со стороны социалистических феминисток. Средоточие моей иронической веры, моего богохульства – образ киборга.
Киборг – это кибернетический организм, гибрид машины и организма, создание социальной реальности и вместе с тем порождение фантазии[2]. Социальная реальность – это живые социальные отношения, наша важнейшая политическая конструкция, вымысел, изменяющий мир. Международные женские движения сконструировали «женский опыт», раскрыв или открыв этот ключевой коллективный объект. Такой опыт есть фантазия и факт наиважнейшего политического рода. Освобождение опирается на конструирование осознания, воображаемого схватывания, угнетения и, одновременно, возможности. Киборг – это воплощение фантазии и живого опыта, меняющее то, что считается женским опытом в конце XX столетия. Это борьба на жизнь и на смерть, но граница между научной фантастикой и социальной реальностью – оптическая иллюзия.
Современная научная фантастика кишмя кишит киборгами – созданиями одновременно биологическими и механическими, населяющими миры, которые в одно и то же время естественны и искусственны. В современной медицине тоже полно киборгов, смычек между организмом и машиной, задуманных как кодированные устройства с такой интимностью и силой, каких не ведала история сексуальности. Киборганический «пол» возрождает нечто от чудесной репликативной барочности папоротников и беспозвоночных (такая замечательная органическая профилактика гетеросексизма). Киборганическая репликация отделена от органической репродукции. Современное производство выглядит как сон о колонизации труда киборгами, сон, в сравнении с которым кошмар тэйлоризма кажется идиллией. Современная война – киборганическая оргия, кодируемая
