– Я женат, – продолжал Бурмин, –
я женат уже четвёртый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и
должен ли свидеться с нею когда-нибудь!
А.С. Пушкин, «Метель»
Зимой 1642 года по Люмерийскому
исчислению, в северной провинции Лабасс, напротив водопада Волчье
Логово, стоял беловолосый и голубоглазый молодой человек лет
двадцати и меланхолично бросал в скалу, затянутую льдом, огненные
бейлары[1].
Неумолимо падающая вода заставляла
огонь шипеть, но всё же понемногу юному магу удавалось откалывать
небольшие молочные куски от монолитной стены, окрепшей за последние
два зимних октагона, которые, как известно, славились суровыми
морозами.
И сейчас было холодно. Однако любой
подошедший ближе увидел бы, что от парня, сложившего кожух на
дорожную сумку, валил лёгкий пар, настолько разогрелся маг
огня.
Очередной бейлар ударился в трещину,
и на этот раз в каменную чашу с треском рухнул огромный валун,
частично открывая вверху вход в пещеру, именем которой и был назван
водопад много веков назад – Волчье Логово.
– Энон-эрит! – обрадовался юноша,
делая паузу, чтобы перевести дух и дать магии собраться.
Спустился вниз, к уступу, напился
ледяной воды короткими глотками до ломоты в зубах и присмотрелся
снизу к пещере, темнеющей за водяным пологом воды. По-прежнему в
неё было не добраться из-за льда, сковавшего волчью тропу под
нависающей шапкой скалы.
Юноша вздохнул, обречённо качая
головой, вернулся на площадку напротив водопада и продолжил своё
занятие, несмотря на то, что бейлары с каждым разом становились
слабее.
Когда до падения второй глыбы, уже
давшей несколько трещин, оставалось две-три попытки, послышался
конский топот. К водопаду приближалась кавалькада из семи
всадников. Заметив их, юноша не остановился, наоборот, сделал вид
занятого важным делом человека. Один из всадников отделился от
группы и, опережая остальных, галопом подлетел к водопаду. Ловко
спрыгнул с лошади и перехватил руку, из которой только что вылетел
слабенький огненный шар:
– Ты что делаешь, несчастный?! –
гневно воскликнул сероглазый молодой человек, другой рукой
удерживая за поводья коня, шарахнувшегося от бейлара.
Нарушитель святого места медленно
повернулся и перевёл спокойный взгляд с лица вопрошающего – на его
руку поверх своей:
– Ещё раз возьмёшься за меня без
моего разрешения, и я не поставлю защиту.
Рука была отпущена. Нарушитель
поправил рукав тонкой шерстяной рубашки, закатанный до локтя. На
запястьях его обеих рук красовались чёрные кожаной выделки браслеты
с плетением ирминсулиума. Левую руку, насколько позволял увидеть
закатанный рукав рубахи, покрывала сплошная татуировка, вероятно,
доходившая до плеча, потому что на шее с левой стороны тоже
виднелся край рисунка.
Белые волосы, светло-голубые глаза,
а так же бледная кожа на лице и на чистой от татуировок руке
намекали: перед разгневанным всадником стоял гость из Нортона. В
крайней северной провинции было ещё меньше яркого солнца, чем в
Лабассе, а зима длилась на два месяца дольше, оттого внешность
северян несла на себе вечный отпечаток дыхания снега.
– Кто ты такой и почему оскверняешь
священное место? – холодно задал вопрос юноша, меряя взглядом
северянина, бывшего немного ниже ростом.
– Чищу логово. А вот ты, как раз,
его оскверняешь. Разве не положено оставлять лошадь там? – и повёл
бровью да кивнул в сторону площадки, где спешивалось четверо.
– Арман, оставь его, едем! – крикнул
один всадник нетерпеливо, и весело гарцующая под ним лошадь
согласно ржанула.
Тот, кого назвали Арманом, и ухом не
повёл, продолжая буравить тёмно-серыми глазами северянина:
– Не шути со мной. Я спросил…
– Что за наглец! – перебил юношу
мужчина лет пятидесяти, подходя ближе. Свирепое выражение лица его
не предвещало доброй развязки, и некая сила, исходящая от властного
взгляда карих глаз, чем-то напоминала гнев того, кто стоял напротив
северянина. – Имя!
