БЫЛ АВГУСТ, я сидела за столиком и пила ванильный молочный коктейль, пара, сидящая напротив меня, была со щенком золотистого ретривера, его держала в руках белокурая молодая девушка, и я заплакала: у меня отходили антидепрессанты, я смотрела на щенка и плакала, думая о том, что он не знает, чтó одно человеческое существо может сделать с другим. Но он оказался в нашем мире.
Это было лето 2009-го, то лето, когда я перестала контролировать свою сексуальность и она вышла наружу и затопила меня, как черная океаническая вода. Никогда не забуду, что было с моим телом тогда. Казалось, что каждый миллиметр моего влагалища зудит изнутри, как место укуса. Помню секс под амфетаминами на последнем этаже дома, где я выросла и жила тогда.
И как мне казалось, когда он взял меня за волосы, облокотил на подоконник и ласкал мой клитор, что я вижу космос, звезды и как они распадаются, взрываются, и наступает и остается только чернота. Сначала она пульсирует, а потом становиться глухой.
Я открываю глаза и вижу человека, который изнасиловал меня месяц назад. Я вижу своего первого любовника. Я ненавижу его и хочу умереть, космоса больше нет. А через несколько минут я снова хочу секса.
Теперь август; прошло почти три недели с тех пор, как я пыталась убить себя, и я пью молочный коктейль и смотрю на щенка, я плачу и не могу остановиться, а он смотрит на мир вокруг, как младенец.
ДО ЭТОГО все месяцы я была в коконе пустоты, иногда, будучи на таблетках, я спала по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки. Помню бесконечные розово-тошнотворные сны и как у меня немели руки и ноги, но я все равно продолжала спать, я бежала от себя самой в эту дурную сонливость – в убежище, которое она мне давала.
Снег сыплется, ложится на черные полудлинные, как у Лайма Галлахера, волосы на щеках: у него трехдневная небритость. Я успеваю подумать, что именно таким представляла себе в детстве Онегина.
Я смотрю в карманное зеркало и вижу в нем голубые глаза, ярко накрашенные ресницы, длинную прямую челку, глупо, по-детски приоткрытый рот. Внешность странно контрастирует с моим сознанием и психическим состоянием, со всей той темнотой, что бурлит во мне и мучает меня, и от этого мне кажется, что я все время всем вру. Вру всем, кто меня видит и даже просто смотрит на меня.
В тот период мне постоянно хотелось снова стать ребенком, превратиться в девочку, смотрящую с бабушкой «Титаник», в ожидании большой любви. Мне хотелось обнулить, стереть весь свой предыдущий опыт. Тогда он виделся мне «грязным», и до одури пугало то неуправляемое, что было во мне. Больше, чем мужчин, больше внешнего мира я боялась себя саму и того, что может вырваться из меня и привести к новым волнам разрушения.
Вокруг Чистые пруды, в громкоговоритель читает текст участник движения «Архнадзор». Я подхожу к нему и говорю:
– Я со школы столько не слушала.
Он опускает голову и через несколько секунд улыбается. От снега он кажется мне невозможно красивым. Его зовут Демьян.
Он известный журналист, мне двадцать один год, вокруг зимняя Москва, февраль 2010 года.
Потом целый месяц я пишу ему всякие глупости в комментариях в «Фейсбуке»[1], флиртую с ним. Помню те февральские дни, когда все статусы я писала, только чтобы он их заметил, и снег и весь город под ним были для меня жемчужно-серыми, сказочными. Маросейка тогда была похожа на кусок сахара, обглоданный паром, а Покровка была желтой, как пряник, и вечным сизым надвигалась Солянка.
