Наше утро наступило в час дня, потому что я всю ночь поздравлял тебя, дарил букеты цветов и нежности так, что ты иногда смущалась самой себя: «Неужели всё это происходит со мной?» – как бы спрашивала и прикрывала раскрасневшееся лицо ладонями, а я их отводил. Потом меня поздравляла ты, и уже становилось непонятным, кто из нас женщина.
На работу с утра нам было не нужно – я уже несколько дней в отпуске, а у тебя работа на дому или по заказу, поэтому мы проснулись тогда, когда нормальные люди готовили обед.
Я слышал, как ты рядом со мной потягивалась, мурлыкала, осторожно повернул голову – нет, ещё не проснулась, хотя уже не во сне, но лишь на пути к пробуждению. Решил тебе помочь, тем более что ты удобно повернулась спиной ко мне и раздвинула, словно в беге, ноги. Мой торопыга указывал точное направление и тянул за собой. Покачал тебя на качелях, показалось, что так я помогаю твоему воображаемому бегу. Проснулась окончательно.
– Доброе утро, милый, – повернулась ко мне. – Мне приснилось, что мы с тобой уже ровно месяц. Я бежала к тебе, мы собирались отметить. Странно, какой приятный был бег, никогда такого не испытывала. Я бы побегала ещё.
– Это хороший сон, Юль, – засмеялся я. – Мы бежали вместе, тело в тело. Потом я передал тебе эстафетную палочку и стал легче грамма на три.
– Да нет, на все триста, пожалуй, – смеялась ты.
Долго хохотали вместе, нежились под одеялом, и вылезать нам не хотелось.
– Хорошо с тобой, хорошо в отпуске, хорошо в нашей маленькой квартирке, хорошо от чистоты и уюта. Всё потому, что ты. Есть. У меня. Теперь, – мне казалось, что я красноречив, но ты меня не поддержала, лишь улыбнулась и потащила гулять на улицу, в наш не по-зимнему мягкий питерский февраль.
– Хотела поговорить с тобой, – сказала на улице, когда мы подошли к талому, томящемуся переменной погодой льду.
Я сказал, что всегда рад слушать, внимать, понимать и не переспрашивать.
– Напрасно ты смеешься, я вполне серьёзна. Мы вместе уже месяц, а что знаем друг о друге? Ты не рассказываешь о себе, не расспрашиваешь обо мне. Я не понимаю этого, и это меня настораживает. Такое чувство, что ты, найдя меня, перестал принимать всё другое, будто упал в меня. Пойми верно, я люблю твою объёмную любовь, она меня греет так, как ничто раньше. Но непонятного страшусь. У меня такого никогда не было. Будь твоя воля, ты бы бросил работу, книги, еду даже и проводил бы всё время в кровати со мной. Кто ты? Откуда взялся?
– Разве это важно? – я искренне не понимал твоей печали. – Я, конечно, откуда-то взялся, но мне это знание совсем не нужно. Я хочу перечеркнуть и твоё, и моё, то, что было у нас до нас. Будто мы только родились.
Ты погрустнела, я заметил и, пытаясь тебя утешить, сказал, что имел обычное хорошее детство, нормальную жизнь, но как бы и не жил, и только встретив тебя, понял, что не жил, что без тебя всё это было – пресное тесто дебильной рутины.
– Ты говоришь те слова, которые способны меня успокоить, верно? – печаль на родном лице усиливалась. – Я не люблю слов ради слов. Ты не понимаешь, мне не нужно временное успокоение, я должна знать тебя. Потому что, видя твоё погружение в меня, видя, как ты пророс там, во мне, я страшусь того, что мне нужно воздавать за это, а я не знаю, сумею ли. Я не знаю, что буду делать, как дышать, если, воздав тебе за тебя, также прорасту в тебе, а потом ты вдруг поймёшь, что обманывался, и оторвёшься от меня. Я боюсь, поэтому мне и нужна правда.
