Мы были непобедимы. Мы могли остановить любое войско, даже десятикратно превосходящее нас количеством, даже стократно. Может, и больше, но с большими силами мы не сталкивались, хотя я уверен, мы бы победили. Теперь уже не узнать.
Нас было двадцать шесть, рождённых с разницей в год, с каждым следующим всё сильнее, всё лучше. Старшие были несовершенными, но опытными, они помогали молодым оттачивать навыки управления своим телом и своей силой, меня учили все, я помню каждое слово, каждый урок.
Мы были несокрушимы в своей Цепи, каждый был звеном, ничего не стоящим в одиночку, но способным стать частью великой силы. Мы были… и вот нас нет.
Остался только я. Точнее, меня оставили. Наверное, как самого младшего, мне легче думать, что причиной было именно это. Они прикрывали наш побег, встали стеной между нами и нашими создателями, вросли в землю и образовали непроходимый Лабиринт, оставшись в нём навечно. Они не взяли меня с собой.
Мне приходится жить среди людей, хотя я не человек. Я до сих пор не знаю, что я такое, и мне не у кого об этом спросить. Единственное, что я знаю о себе абсолютно точно – я такой один, и это значит, что я ничего не стою, у меня не будет Цепи, а без Цепи я ничто.
Смысл жить я давно потерял, способ умереть так и не смог найти. Я был ничем, мне было никак.
А потом появилась она.
Полуосенний пасмурный вечер хмуро смотрел на людей, бегущих по грязным августовским улицам, смотрел свысока. Уставший за лето ветер лениво гнал вдоль набережной первые сухие листья пополам с мусором, озабоченные люди тащились домой, раздражённые после рабочего понедельника.
Таня шла домой, в большую, уже неделя как неубранную квартиру, шла быстро – дела не ждут! А дел много. Сначала прийти домой, разобрать две сумки с продуктами и разной необходимой мелочью, которую она прикупила по дороге домой, забрать детей из садика, потом приготовить ужин, накормить детей, выслушать все их насущные проблемы. Потом поругаться с мужем, если он, конечно, явится домой не позже одиннадцати, как вчера, когда прогулял с дружками почти весь аванс... Возможно, сегодня он прогуляет остатки, но это не так уж важно. Она уже привыкла рассчитывать только на свою зарплату, и давно не воспринимала всерьёз жалкие две купюры от Вити, протянутые с важным видом и словами: "На... Жратву купи, а не как всегда, дрянь всякую!"
Она вздохнула, запрокинула голову и попыталась отвлечься от тяжких дум... Серое небо не приютило взгляд, он скользнул вниз, на далёкий горизонт, к мутному предгрозовому морю, к маленьким рыбацким кораблям. Тяжёлые волны мерно накатывали на пустой пляж, катилась, подпрыгивая на ветру, забытая кем-то детская шляпка.
Обычно она шла с работы дворами, экономя время, но иногда, после особенно напряжённого дня, делала небольшой крюк, чтобы пройти по набережной. Солёный бриз, ласковый закат, нежный шёпот тёплого прибоя всегда успокаивали её, настраивали на философский лад, заставляли большие проблемы скорчиться до размеров досадной неприятности, легко разрешимой и почти не влияющей на настроение... Но сегодня она почти пожалела, что не срезала дорогу. Тоскливое небо нависало над тоскливым морем, тоскливая худая собака тоскливо поглядывала на прохожих, лёжа под лавкой, и иногда жмурилась, когда сидящий на лавке парень почёсывал ей за ухом.
Он всегда был здесь. Таня заметила его ещё несколько месяцев назад, когда только начала ходить этой дорогой. Молодой парень в потёртой кожаной куртке и брюках от какой-то формы, то ли заправщик, то ли охранник. Он сидел на одной и той же лавочке, почти всегда в одной и той же одежде и всегда смотрел вдаль – туда, за горизонт, где солнце ещё не село, где возможно что-то изменить в ещё не завершившемся дне...
