И стараясь не ступать на больную ногу,
в мамин полушалок кутая лицо,
выходил головорез на большу дорогу
с маленьким топориком под папиным пальто.
Мама шеиньку ему крепко завязала,
сочным поцелуем увенчав чело,
и в тряпицу завернула луковку да сало:
Принеси, сынок, деньжат ты на всё село!
Долго ухарь выбирал место для засады.
Там кусты, тут лужица, а тут вообще бардак!
Вот теперь уже сижу: Подходите, гады.
Отдавайте денежки, здравия вам и благ!
И ведёт к нему судьба-милая шутница
на кобыле вороной знатного купца:
Дядечка, прошу тебя здесь остановиться
и прошу вас извинить-не видать лица!
Встал, как вкопанный, купец: Что-то я услышал?!
Толи ветер в деревах, толь журчит вода,
а может во листве зашуршали мыши?
Господи, прости меня-то пришла беда!
С ножен шашку потянул: Врёте, супостаты!
Али был я не казак? Ну, держись, злодей!
Защищу я свой живот, лошадь, шапку, злато!
И как почал ей махать, на-ко, овладей.
Горько плакал бандюган в мамин полушалок.
Злой купец порвал пальто да на лоскуты
да ещё он отобрал маменькино сало
и под рёбра насовал, там и вот сюды!
Вновь в засаде молодец нянчил да топорик.
Вязанною варежкой гладил так и сяк:
Выручай же, инструмент, и спасай от горя!
Что-то звякало во тьме и ухо он напряг.
По дороженьке ямщик песню напевает.
Добра да хороша песнь про страстную любовь…
А, нутко, дяденька, замолчь, пойми, я не играю!
Дай мошну али живот потеряет кровь!
Это что за фармазон? Конный пригляделся.
В великанских не своих, явно, сапогах.
Расскажи-ко, чадо, где ты приоделся?
Лучше дома ты сидел, у мамы да в ногах!
Рукавом собрав не пот со стуженного носа,
сиплым голосом сказал: Мамин я сынок!
Ах, ты-мамин, хорошо, боле нет вопросов.
И штаны ему спустил до основы ног.
Как мягка ременна плеть, вы того не знали.
Долго будет парень спать да на животе.
Неудача, слышь, опять ничего не дали.
Это точно-верно, встретились не те!
Трудна всё ж така работа во ночную смену
во пальто, во папином, грабь-богатырём
и, скорей всего, виной некая система.
Снова был злодей наш бит, бит и оскорблён!
Сел он с думой тяжкою прямо на обочину.
Что-то надобно менять: имидж или стиль?
Может, время уделять топору наточенну
и пора забросить дедушкин костыль.
Думал долго молодец горькую да думу,
но случайный колокольчик оборвал мыслю.
И схватив топор в охапку, сунув харчик в суму,
сам себе сказал он: Сейчас ограблю да убью!
Словно смерч из-за кустов, прыгнул на дорогу
и издал грознейший писк: Жизнь иль кошелёк?!
Он такого не видал никогда, ей-богу,
но он в том не виноват, мамин он сынок!
Нет в деревне у него лампы, книги, света,
нету телевизора и городских газет.
И вообще там ничего, кроме табурета,
и, кроме старого стола, ничего там нет!
Что за чудо-красота вышла из повозки.
На груди злата коса, ноги от ушей,
бедра амфорой кривы и животик плоский.
Пусто стало в голове, никаких идей!
Он глазами её ел, как медведь малину
и, знай, тупо бормотал: Жизнь иль кошелёк!?
А она откуда-то извлекла дубину,
прошептала тоненько: Бейся, мужичок!
Шёл домой головорез с битою главою,
со сломанными рёбрами и больной ногой.
Легче, во общем-то, сказать, что было не больное.
Шёл-хромал домой какой-то не такой.
