Наташка родилась в далёкой восточной республике, на самом краю огромной страны, которой сегодня уже нет и в помине.
Уже тогда, во второй половине прошлого века, разделение по национальному признаку было не только заметно, а резало глаз и вопило о себе в каждой, даже бытовой, ситуации.
Вероисповедание тоже играло не последнюю (а может и основную) роль в расслоении общества. Если кто-то попробует убедить вас в том, что в Советском Союзе все люди были «братьями» – не верьте! Да будь ты хоть семи пядей во лбу, если ты славянин и христианин, тебе уготовано прозябать на вторых (и это в лучшем случае) ролях, никогда тебе не стать главврачом в больнице, например. Ты будешь незаметным замом, бессловесной тенью у «представителя национального большинства», делая за него всю работу и тихо исходя злобой от понимания явной несправедливости.
В отношении женщин дело обстояло еще трагичнее.
Белокурая славянка вполне могла понравиться нацмену.
Если за спиной у девушки стояла оберегающая ее родня, если девушку коршунами везде сопровождали старшие братья, если все время она проводила в закрытом дворе за трехметровым забором, то ее вполне мог засватать влюбленный смуглый брюнет в тюбетейке.
Дальше судьба таких «счастливиц» была расписана, как под копирку: принятие мусульманства, выкрашенные басмой волосы, насурьмленные брови, тюбетейка и бесформенный балахон в пол.
И рожать! Вечная беременность плодовитой славянки – ее удел.
Конечно, девушка могла выйти замуж за представителя своей национальности, но жизнь ее в семье мало чем отличалась бы от описанной выше. Разве что веру менять да брови сурьмить не нужно.
Женщина на востоке всегда была рабой и собственностью мужа, и вот тут национальность «господина» уже не имела никакого значения.
Но если у тебя не было крепкой семьи, с взрослыми мужчинами во главе, которые всегда встанут на твою защиту – твоя участь незавидна.
У Наташкиной матери не было никого.
С грехом пополам дотянув до окончания восьмилетки, она устроилась на шелкопрядильную фабрику, где и встретила своего первого мужчину.
Юный нацменчик очень скоро стал хвастать перед друзьями отношениями с девушкой, выставляя ее напоказ, как яркую погремушку, а вскоре начал и «делиться» с друзьями ее телом.
И так уж получилось, что к тому дню, когда девушка поняла, что беременна, она и сама толком не могла сказать, кто же является отцом ее ребенка.
Наташка всегда была «Наташкой».
Никто и никогда не называл ее ни Наташенькой, ни Наточкой, ни Натальей, в конце-концов.
Пренебрежительное и уничижительное – «Наташка» – приклеилось намертво с детства, как штамп на мясе: «второй сорт».
В раннем детстве черные волосы и смуглая кожа, унаследованные от отца, были спасением для Наташки. Маленькие дети визуалы, и если беленьких русачек таскали за косички и щипали за бока, то на девочку-полукровку не обращали внимания, принимая за свою.
Если бы она осталась страшненькой и тощенькой, как большинство девушек-нацменок, может ее жизнь была бы иной… но созревать и формироваться Наташка начала очень рано. Лет с десяти у нее уже вполне просматривалась грудь, которая росла все быстрее и быстрее.
Бабушка, занимавшаяся воспитанием Наташки, заставляла девочку надевать в школу плотный «нагрудник», чтобы хоть как-то скрыть прущие наружу девичьи прелести.
Но к груди вскоре добавились пышные бедра, увесистая попка, тонкая талия и стройные ножки. Скрыть все это «добро» было практически невозможно.
Бабушка мечтала только о том, чтобы «дотянуть» Наташку до шестнадцатилетия и отправить в Россию.
Старуха понимала – если внучка останется в республике, то ей уготована судьба матери.
Мать Наташки, вскоре после рождения дочери, в прямом смысле «пошла по рукам», да еще и начала частенько прикладываться к бутылке. Подобный образ жизни превратил некогда миловидную женщину в сморщенную, пропитую бабу, на которую посматривали с брезгливостью вчерашние любовники. Единственным желающим согреть ее постель оказался бывший зек, недавно отсидевший долгий срок за убийство.
