16 июля 1941 года. Белоруссия,
район местечка Лиозно
…Сорока, деловито вертевшаяся на макушке худосочной березки с чуть пожухлыми листьями, озабоченно склонила голову, высматривая незваных гостей, возмущенно потрясла длинным хвостом и застрекотала на весь лес, подавая сигнал тревоги. Предательский стрекот отдаленно напоминал суховатую очередь из немецкого автомата.
– Разоралась, зараза!.. – невзрачного вида мужичок в обтерханном пиджачке и застиранных старых брюках, заправленных в еще справные, но грязные сапоги, проводил испуганно вспорхнувшую сороку ненавидящим взглядом.
– Злой ты человек, Шорохов! Даже птичка тебе помешала. – Крепкий, широкоплечий мужчина явно кавказских кровей, в такой же затасканной гражданской «справе», неодобрительно и в то же время насмешливо посмотрел на невзрачного, устало вытирая вспотевший лоб засаленной кепкой. – Да вот беда – птичке ты приказать не можешь! Обидно, дорогой, да?
– Я вам, товарищ младший лейтенант Тохадзе, не «дорогой», а «товарищ старший политрук», ясно?
– Ясно, – помрачнел лейтенант, – товарищ старший политрук… Только вот что-то я формы вашей не вижу да и петличек красивых. Так что все мы пока непонятно кто и что…
– Тохадзе!.. Ты мне эти разговорчики брось! – непонятного цвета глаза политрука недобро щурились, и полыхало там что-то… нехорошее. – Мы – Красная армия! Ты не хуже меня знаешь, что все это результаты провокации, что мы отступаем временно. Сейчас командование стягивает силы, и в ближайшие дни…
– Да слышали, знаем! – Тохадзе раскинулся на сухой, уже чуть выгоревшей траве и, глядя на бледно-жаркое пятно зависшего в небе солнца, зло проговорил: – «Если завтра война…», «малой кровью на вражеской территории…» Это там малая кровь?! – вскинулся и махнул куда-то в сторону запада. И тут же в ярости стукнул ладонью по траве: – А это вот вражеская территория?! Я в этой «малой крови», между прочим, еще в Финскую чуть не захлебнулся!
– Товарищ младший лейтенант, молчать! Я вам приказываю! – белея лицом, сцепил зубы Шорохов. – Или ты, шкура, уже красноармейцем себя не считаешь?! Тогда кем?
– Ты не мне свои вопросики задавай, – Тохадзе искоса глянул на третьего спутника, молча сидевшего на траве и хмуро кусавшего сухую былинку. – Он-то получше, небось, знает, почему мы уже три недели как зайцы по лесам скачем! Он тебе про все расскажет: и про вечный мир с Германией, и про «крепкую броню», а может, и про то, почему мы всех командиров перед войной к стенке поставили. Товарищ старший лейтенант, не подскажете, какую там думу сейчас думают в Кремле товарищи Сталин и маршал Ворошилов?
– Прекрати, Тохадзе… Да и вы, Шорохов, остыньте! – подал голос третий, в подобной же одежде явно с чужого плеча, а внешне скорее напоминавший горбоносого, усатого красавца Тохадзе, чем политрука, несомненного сына славянских степей и лесов. Только вот усов у старшего лейтенанта не было, да и волосы, зачесанные на прямой пробор, с пышной шевелюрой Тохадзе поспорить никак не могли. – Нам еще передраться не хватало – немцам на радость. Что думают в Кремле, я не больше твоего знаю. У меня в карманах радио нет. Выйдем к своим – выясню все и обязательно тебе расскажу. А сейчас нам не собачиться нужно и митинговать, а на восток пробираться. Всё, подъем! Где-то тут должно быть шоссе… Так что слушай боевой приказ: встали и пошли.
О том, что шоссе уже где-то неподалеку, они сначала догадались по сильному запаху гари, а потом и увидели то, что и дорогой-то назвать было бы затруднительно. Самая обычная грунтовка была буквально перепахана взрывами авиабомб. Несколько сожженных танков, разбитые повозки, опрокинутая полевая кухня, вся изрешеченная пулями и напоминающая огромный дуршлаг, перевернутые взрывом полуторки, прошитые крупнокалиберными пулями из авиационных пулеметов, с разбитыми стеклами, порванными тентами и сгоревшими дотла скатами колес. И люди. Много людей в выгоревших, рваных, пробитых пулями и залитых почерневшей кровью гимнастерках…
