Он больше я, чем я сама. Из чего бы ни были сотворены наши души, его душа и моя – одно…
Эмили Бронте «Грозовой перевал»
Осеннее солнце, лучистое, но холодное, уже пряталось за горизонт, когда я шла по набережной навстречу ветру, срывающему с моей шеи длинный шерстяной шарф. Я жалела, что мое твидовое пальто сейчас не может превратиться в меховую шубу. Животных я обожала, поэтому мечтала об искусственной. Лишь бы грела, потому что в эту позднюю осень мне больше нечем было согреться.
Я наступала замшевыми ботинками на мокрые, опавшие листья, которые ветер каким-то образом принес сюда, и прятала руки в карманы. Я прекрасно вписывалась в эту унылую вечернюю картину, написанную масляными красками серых, багровых и грязно-желтых оттенков.
В моих наушниках звучала пятая симфония Чайковского. Я заглушала классической музыкой собственные мысли. Она играла так громко, что некоторые прохожие удивленно поглядывали на меня, проходя мимо. Но мне было не до них.
Ты переживаешь осень иначе, когда одинока. Малейшее дуновение ветра замораживает тебя, собственное отражение в грязной луже кажется совсем нелепым, а серость окружающего мира наводит тоску. И вся та завораживающая красота, которую ты раньше искала и находила в каждом позолоченном осеннем дне, вдруг куда-то исчезает. Осенью можно быть любимой или несчастной.
Когда перед глазами вдруг замигал красный свет светофора, я резко остановилась… посреди дороги, которую разделяли на две части автомобили, несущиеся на большой скорости по обе стороны от моей фигуры.
Я не успела до конца открыть входную дверь, когда лицо девушки с яркими веснушками выглянуло из полумрака и оказалось напротив моего лица.
– Где ты была? – схватившись за мою руку, Валери затащила меня в квартиру, – Ты хоть понимаешь, что я переживала за тебя? Твоя мама звонила двадцать раз, Рене каждые пятнадцать минут заходила узнать, вернулась ли ты.
– Я просто гуляла.
– Просто гуляла… – повторила Валери, – просто гуляла? А зачем ты выключила телефон?
– Мне не хотелось ни с кем разговаривать.
– Ты жуткая эгоистка.
– Я устала…
– Просто поражаюсь, – девушка схватилась за голову, – о чем ты думала?
– Не знаю… – я прижалась спиной к стенке.
– Аврора, где ты была?
– Встречалась с Гаем… – чуть помедлив, ответила я.
– Что случилось между вами?
– Я сказала, что не люблю его…
– Аврора… ты… ты серьезно?
Я с безразличием развязала шнурки на ботинках и прошла в гостиную. Швырнула на диван сумку, пальто, шарф сам сполз с шеи. Валери шла за мной по пятам, ожидая хоть какого-то объяснения моему сегодняшнему безрассудству, но мне не хотелось делиться ни с кем своими переживаниями. Я поспешила хлопнуть дверью прямо перед носом подруги, чтобы остаться в полном одиночестве.
Только наедине с собой я осознала весь масштаб моего поступка, последствия, вытекающие из вдруг вырвавшегося наружу признания. Странно, но… несмотря на весь ужас, я чувствовала облегчение.
Двумя месяцами ранее.
В один вечер раздались два звонка. Один от мамы, которая встревоженным голосом сообщила, что папа серьезно болен и его хотят положить в больницу на обследование. Она просила меня приехать, и я без колебаний согласилась, думая в эти секунды лишь о здоровье родного мне человека. Второй от Гая, он пригласил меня на праздничный ужин со своей семьей в честь юбилея его отца. Наш разговор был примерно таким:
– Аврора, мои родители очень хотят увидеть тебя. Я обещал им, что ты будешь с нами в этот семейный вечер. Это важно для меня.
– Гай, мне жаль… но я не смогу. Подожди, не вздыхай так. Несколько минут назад звонила мама.
